МНЕНИЕ. Мир лихорадит, а нам комфортно

Это отнюдь не значит, что  на Западе экономика гниет,  люди загибаются от голода, ежеминутно происходят финансовые преступления, а у нас все отлично и беспокоится не о чем.   Акции социального протеста в таком масштабе не проходят  у нас потому, что мы к  таким формам проявления активности не привыкли. Русский человек исторически аполитичен.

Если заглянуть в  истории Россию, то можно по пальцам перечитать крупные социально-политические движения: Пугачев, Разин, пара революций...  Жалкое по сравнению с Европой количество протестов объясняется не происками  властей – сам народ не хочет принимать в них участие. Напротив, вся история западной демократии – это борьба различных слоев населения за свои права.  Они там «спят и видят» – как бы выйти на улицу с плакатом,  а если удастся,  то и с коктейлем Молотова.

Причины нашей низкой политической активности обусловлены, в том числе,  исторически.  Можно обозначить ряд факторов, повлиявших на складывание подобной ситуации. И один из них – геополитический.  Огромные размеры территории  давили на русского человека. Он тратил много сил на освоение этих земель, и ни на что другое их уже не оставалось.  Одной из главнейших составляющих политической культуры и демократии  является умение договариваться, или – как любил выражаться Михаил  Горбачёв – «прийти к  консенсусу».  Давление пространств  сформировало у нас, по мнению Николая Бердяева, абсолютистский взгляд на мир и стремление к «свободе от активности»: русский принимает либо полную свободу,  либо безоговорочное подчинение.  У нашего  человека  нет понимания «золотой середины»  и стремления к диалогу.  Если уж и быть рабом, то на все сто процентов.  

Свою роль сыграло, по выражению Сергея Соловьева,  «господство дерева». На западе дома и целые городские комплексы строились из камня, что  давало проживавшим в них людям ощущение безопасности. Находясь  за неприступными стенами,  рыцарь мог диктовать условия своему сеньору и требовать, к примеру,  пересмотра вассального договора.  И тому не оставалось ничего, кроме как принять их: он физически не мог достать  подданного  и «настучать ему по голове». Русские деревянные дома безопасности не сулили, и народ предпочитал искать защиту у власти, подчиняясь ей беспрекословно. Диалог общества и правителя   строился  таким образом: «Мы не будем обсуждать твои действия, делай что хочешь – главное защити нас».

Кроме того, всегда было легче сбежать, чем бороться.   Когда на человека оказывалось давление, перед ним открывались две дороги: либо отстаивать свои права, подвергаясь опасности, либо уходить в  лес. Нормальный здравомыслящий человек выберет второй вариант.  Тысячу лет шло освоение российских территорий;  это было время, когда народ бежал  от собственной власти и  от политической активности.

Еще одна немаловажная деталь – индивидуальное  ощущение комфорта.  Состояние, когда человек меньше всего восприимчив к раздражителям окружающей среды, достигается у всех по-разному. Для бомжа, к  примеру,  ощущения комфорта – это когда он нашел недопитую бутылку пива и теплый угол. Человек поддержит политические акции протеста лишь  тогда, когда его выбьют из привычной колеи.  Исторически сложилось так, что власть и общество в России долгое время развивались параллельными курсами: власть не лезла глубоко в повседневную жизнь человека, человек не лез в политику. Запад может долго сокрушаться по поводу пресловутой «холопской терпимости» русского народа и нежелания выступить с активной критикой существующих порядков.  Но для России это привычная ситуация:  пока мы себя чувствуем более-менее комфортно, а власть обеспечивает эту комфортность, – незачем лезть на баррикады.

Сравните 90-е года  и сегодняшние дни.  Тогда  был полный бардак во всем. На международной арене о нас вытирали ноги, экономика загибалась, а  на улице  безнаказанно расстреливали людей.  Потом человека словно вытащили из бочки с навозом:  да, снаружи не все идеально – неприятно пахнет и мухи летают.  Но без шероховатостей  в жизни не бывает.  Можно  сколько угодно укорять этого человека, в том, что он не требует большего, но главное для него сейчас другое  – он не хочет вернуться обратно в эту бочку.

Максим Сапронов, историк

Колонка написана специально для «Делового квартала»