Александр Аузан: «Внутри России две страны. Им нужно договориться и переписать правила»

Выступая на форуме перед строителями Domclick Digital Day, декан экономического факультета МГУ им. Ломоносова, заведующий кафедрой прикладной институциональной экономики Александр Аузан вкратце изложил свою экономическую теорию.

Он сконцентрировал свое выступление на том, что ученые доказали — уровень доверия в обществе прямо пропорционален ВВП в данной стране. Конечно, в России он низкий. Кроме того, в России есть еще одна болезнь — высокий уровень избегания неопределенности. А это также напрямую влияет на доходы и благосостояние. Конечно, здесь люди пережили несколько революций и наелись «светлого будущего». Сейчас пришло время встраиваться в новые экономические условия, но рост экономики невозможен без преодоления данных препятствий. Нужно строить новые институты, писать новые правила, а как, если западники и славянофилы не договорились до сих пор?

DK.RU делится с вами выступлением известного экономиста.

— В последние годы я живу под такой формулой оптимизма: завтра будет хуже, чем послезавтра. Вокруг много не очень приятных трендов, но именно поэтому стоит подумать о послезавтрашнем дне. Конечно, угадывать будущее нелегко, и вы это хорошо знаете. У нас в институциональной экономике есть принцип Хеопса. Он гласит: со времени пирамиды Хеопса ни одно здание не было построено с соблюдением сроков и сметы.

Тем не менее я попробую поговорить о будущем. Разговор о будущем, по-моему, должен начинаться с ответа на вопрос: а какую проблему мы решаем, чего мы хотим достичь, что у нас не получается?

В чем проблема, или Почему нам нужно менять правила

Мы с вами умные и талантливые. Это даже статистическими данными можно подтвердить. Мы знаем, что Россия уже 150 лет выплескивает мозги наружу, и там эти люди не уборщиками работают. И есть данные, по которым мы на одном из первых мест в мире по качеству человеческого капитала в одном ряду с Англией и Канадой. А вот главный показатель производительности экономики — валовый продукт на душу населения, тут извините. Тут мы находимся на уровне Колумбии и Венесуэлы, отстаем от Польши.

В начале XIX в. один из российских экономистов, побывав в Европе, сказал Александру I: «Я понял, у них учреждения лучше, а у нас — люди». Вот именно в этом противоречии мы продолжаем жить. Люди наши хороши, а учреждения или, как сейчас говорят, институты, не позволяют эффективно реализоваться талантам и умам, которые у нас есть.

Я это докажу очень простым примером. 1994 г., чемпионат по футболу на Карибских островах. Барбадосу нужна была победа с разницей в два мяча, и команда Барбадоса вела два мяча в игре с Гренадой. Судьи чемпионата руководствуются следующими правилами — в случае ничьей назначается дополнительное время, игра в дополнительное время идет до первого забитого мяча, мяч, забитый в дополнительное время, зачитывается за два. За семь минут до конца матча Гренада забивает гол и разница становится один мяч. В ответ Барбадос забивают гол себе, и Гренада тоже забивает гол себе, и далее следуют семь минут сумасшедшего дома — каждая команда защищает ворота противника и бьет по своим воротам… Люди с ума сошли, но ведь правила так устроены — последняя треть правил оказалась ошибочной.

Всем понятно, что надо хорошо делать правила, но тут есть препятствие. Одни и те же правила воспринимаются по-разному людьми с разным культурным кодом. Это доказывает тест по этике, который проводится во многих университетах мира.

Студент А списал у студента В с его согласия. Студент С, хороший мальчик, сообщил об этом преподавателю. Давайте попробуем оценить ваше отношение к происходящему. Поднимите руки, кто осуждает студента А, который списал. (Ни одной руки в зале). Теперь поднимите, пожалуйста, руки, кто осуждает студента В, который дал списать. (Несколько человек, примерно 1%). Теперь поднимите руки те, кто осуждает студента С. (Весь зал практически поднял руки). Поздравляю, господа, мы в России!

Если посмотреть на результаты опроса в разных странах мира, то все осуждают того, кто списал, но мы — в наименьшей степени. Все осуждают доносчика, но мы — в наибольшей степени. А по поводу того, кто дал списать, результаты неоднозначны — голландцы и американцы считают, что это нарушение правил, а русские и израильтяне говорят: хороший человек, своему помог.

Я рассказываю эту историю, потому что это история про правила, где для одних они действуют одним способом, для других — другим. Наши ценности коренятся в тех правилах, которые здесь издревле работают. Так же и дерево в чужой почве дает другие плоды. И введение новых правил жизни (законов) ничего не даст, если вы одновременно не поменяете ценности.

Главная задача для нашего ума и таланта сейчас — как сделать сильную экономику, поменяв не только правила, но и ценности. А можно ли вообще поменять ценности? За последние 10 лет мы провели в России два исследования. И оба показали неожиданный результат.

Неожиданное открытие №1. В России чем выше образование, тем меньше доверия к людям, в мире — наоборот

В теории считается, что чем более люди образованны, тем больше они склонны доверять другим. По теории так, а в России не так. Это доказало исследование, проведенное в университетах: от первого до четвертого курса доверие к людям у студентов падает. Преподаватели вузов объясняют это так: мы же здесь занимаемся социализацией — мы не на облаке живем, мы людей готовим к жизни в этой стране. Я с этим не согласен, потому что надо готовить людей к жизни в завтрашней стране, иначе мы будем не сегодняшние ценности воспроизводить, а даже вчерашние.

Неожиданное открытие №2. У российских бизнесменов доверие к людям в 1,5 раза выше, чем в целом по стране

В 2023 г. мы проводили исследование уровня доверия в российском бизнесе. Оказалось, что уровень доверия к людям у бизнесменов в полтора раза выше, чем в среднем по стране. Странно, вроде бизнесмены — не романтические люди.

Объяснение довольно простое. В 1990-е гг. один предприниматель сказал: ничто так не укрепляет веру в человека, как 100% предоплата. За этой фразой стоит довольно трагическая история, потому что если мы посмотрим, как российский бизнес добрался до уровня доверия в 1,5 раза выше среднего, то началось все с обмена залогами. Все мы сидели в залоге в начале 1990-х гг. Но нынешние контракты очень сильно отличаются от того, что было 30 лет тому назад. Получается, что мы опять возвращается к институтам — институты создают доверие.

В чем решение или обобщенное доверие как фактор роста

На этот вопрос отвечает замечательное открытие двух очень известных французских ученых-экономистов Пьера Каю и Янна Алгана. Они взяли временной отрезок с 1930 г. по 2000 г. и изучили, что происходило с тремя поколениями мигрантов, в том числе в США, сравнив с тем, что было с этими же поколениями в странах исхода. Вывод этого исследования потряс экономический мир: если бы в соответствующих странах уровень обобщенного доверия был как в Швеции (63% положительных ответов на вопрос: доверяете ли вы людям), то ВВП на душу населения в Англии был бы на 5% выше, в Германии — на 7%, в Чехии — на 38%, в России — на 69%. То есть у нас скрытый океан роста в 1,7 раза — не объема, а производительности.

Честно говоря, мы видим этот факт, только с другой стороны. Чем отличается сделка в России в нашей институциональной среде, в наших правилах от сделки в развитых странах с хорошей институциональной средой?

В России бы рассуждали так: «Давайте еще раз дью дил (Due Diligence, дью-дилидженс) сделаем…Надо дать взятку и вот этого лысого адвоката нанять и вообще надо подождать пару месяцев, чую я, кинут они нас». Все это вместе вкладывается в подушку транзакционных издержек. Транзакционные издержки — это силы центрального трения, которые прямо противоположны показателю доверия.

Мы стоим с другой стороны зеркала и видим вот эту стену транзакционных издержек. А в зеркале — обобщенное доверие как фактор роста.

Можем мы добраться до этого доверия путем совершенствования институтов? Если бизнес смог поднять уровень доверия в 1,5 раза, почему мы не можем поднять его в целом по стране и получить вот эти самые 69% прироста валового продукта на душу населения?

И мы опять возвращаемся к ценностям — институты и ценности все время между собой взаимодействуют. По мировому исследованию ценностей, которое проводится более 40 лет в более чем 100 странах, мы с вами по одному показателю чемпионы мира (к сожалению) — это высокое избегание неопределенности: «не открывай эту дверь, там страшно», «не меняйте этого человека, следующий будет хуже», «не трогайте систему — она посыплется». Это страх перед будущим. Откуда он?

Наши соседи по антирекорду — это Франция и Япония. Япония — единственная страна в мире, которая подверглась атомной бомбардировке, не говоря уже о долголетней оккупации, Франция пережила пять революций. Болевой шок создает страх перед будущим.

Следствием высокого избегания неопределенности является короткий горизонт планирования. Мы реально думаем максимум на два года вперед, а за два года никакие институты не строятся. Это ж надо построить инфраструктуру, провести просветительские кампании, поправить закон. Это пять-семь лет.

Лечится ли это, или Что такое 3Д-культура

Можно ли раздвинуть горизонт планирования, чтобы мы стали строить эффективные правила? Да, есть лекарство против избегания неопределенности. Называется культура неудач. Этот случай описывается в американских учебниках. Руководитель отделения совершил ошибку, которая стоила компании $10 млн. Его приглашает президент компании, они обсуждают текущие дела и разговор заканчивается. Руководитель говорит: «Что, вы меня не уволите?». Президент говорит: «Как мы можем уволить человека, в образование которого мы только что вложили $10 млн?».

Ошибки, мои дорогие, совершать можно. Есть образ абсолютного успеха в России: парень 20-22 лет придумал какую-то штуковину в гараже и стал долларовым миллиардером. Что неверно в этом стереотипе? Возраст. Парню — 40-43 года. Потому что нужно совершить пять-десять-двенадцать ошибок, поработать над ошибками. Нельзя повторять ошибки. Хотя хождение по граблям — наша национальная игра.

Все наши исследования по фронтирным компаниям — Газпромнефть, Сбер, Яндекс — показывают, что в них люди не боятся делать ошибки. Это очень важное движение вперед.

Есть еще один путь прозрения — когда мы думаем про другие поколения. Когда-то много лет назад социологи мне сказали: «Да, у нас короткий горизонт мышления у людей, но как только УЗИ показывает, что родится мальчик, в семье начинают думать сразу на 18 лет вперед». Как только мы думаем о наших детях и внуках, родителях и бабушках, мы попадаем в пространство глубиной 50 лет и более. Несколько дорог ведут к тому чтобы расширять горизонты планирования, чтобы взгляд стал достаточно широкий.

Теперь вопрос: если мы расширим наше время, создадим долгий взгляд, мы создадим высокоэффективную экономику с производительностью в 1,7 раза больше, чем сейчас? Нет. Потому что есть еще одно препятствие.

10 лет назад мы с российской венчурной компанией исследовали факторы, которые воздействуют на инновации. Мы искали социокультурные ценностные условия, где будут радикальные инновации, а где будут медленные, постепенные. Так бывает в науке — мы искали одно, а нашли другое.

Мы нашли, почему в России уже 200 лет спорят западники и славянофилы, либералы и социалисты. О чем они спорят? Русский человек, кто он, — общинник или личность, индивидуалист или коллективист. И мы нашли ответ — у нас живут и те, и другие, у нас в стране два культурных ядра.

Кто такой индивидуалист? Лучше других на этот вопрос ответил российский писатель Даниил Гранин. Он мне сказал: «Саша, в России можно сделать многое, если не спрашивать разрешения». Индивидуалист — это человек, который действует, не спрашивая разрешения, коллективист — спрашивает у семьи, у начальника, у духовного авторитета.

Что же мы имеем в итоге и это подтвердилось исследованиями? У нас две страны в одной. Индивидуалисты — это все мегаполисы, Урал, Сибирь, Дальний Восток и север Европейской части. Столица русского индивидуализма — Сахалин. Понятно, почему — люди уходят в большой город, отрываясь от привычных связей, и готовы рисковать. Также люди, мигрировавшие на Урал и в Сибирь, были готовы действовать на свой страх и риск.

Что следует из того, что у нас две страны в одной? С одной стороны, у нас больше возможностей. Мы можем сделать модернизацию западного типа, как в Европе и США, и как сделали на Востоке — на коллективизме.

Чего хочет И-Россия (индивидуалистическая)? Демократии, свободы предпринимательства, модернизации. Чего хочет К-Россия (коллективистская)? Государственного участия, справедливости, налогового перераспределения. А наверху мы имеем тонкий хрупкий слой институтов и ручное управление страной, где политическая опора — это К-Россия (75% населения) и 25% ВВП, а опора экономическая — это И-Россия — и 25% населения России. И дальше возникает вопрос — а как быть-то, какие институты строить?

Заметьте, на карте мира мало стран, где есть такая проблема, как договороспособность. У нас есть. У нас слово компромисс считается ругательным. Это значит, что все разошлись недовольными. Лучше, когда не договорились и разошлись гордыми собой.

Нам предстоит договориться. Я бы сказал, что нам предстоит заключить новый общественный договор, как обмен ожиданиями по поводу прав, собственности и свободы. Решение наших задач на сегодня, завтра и послезавтра — 3Д культура: длинный взгляд, доверие большинству людей, договороспособность.

Читайте также на DK.RU прогнозы Александра Аузана.