Анатолий Бартенев: Седина не делает мудрее и счастливее

Говорят, будто страдания и переживания человека развивают. Не верю я в это – лучше и без страданий, и без переживаний обойтись. Страдания и переживания – не залог успеха. И седина нисколько не делает мудрее и счастливее. Я сам поседел в тридцать лет – не самое лучшее было время, когда я бизнесом стал заниматься.

 Жена говорит, что седина украшает мужчину. Может, и так, но я бы предпочел не быть седым. У меня был тяжелый опыт, и своим детям не желал бы мою жизнь прожить и пройти то, через что я прошел. Но я понимаю, что, когда идешь к цели, никогда не бывает все гладко. Дорога к цели не только розами выстелена – обязательно напорешься и на шипы. И каждый шип – укол и боль. А раз боль – переживаешь и седеешь. Но именно шипы держат в тонусе, заставляют идти вперед.

 Если у человека в жизни розы без шипов, он, конечно, не поседеет никогда, но придет к полному пофигизму. Делать ничего не нужно, все хорошо и спокойно, голова ни за что не болит, лег – тебе в рот все положили. Опасно то, что придет время, когда либо класть будет некому, либо будут класть не то, что ты хочешь. А ты уже расслабленный, ничего не можешь делать – разучился.

 Седина накапливается по крупице. У меня была возможность «не седеть». В1975 году окончил институт и по распределению пошел работать на оборонное предприятие, где полная тишина и защищенность и за тебя уже несколько поколений подумали и расписали каждый твой шаг. Остается лишь следовать инструкции: как взять секретный портфель, как его пристегнуть и куда отнести. Вот там бы у меня седины точно никогда не было. Но вскоре я ушел в свердловский областной центр АвтоВАЗа. Это сейчас можно сказать: ушел, потому что хотелось денег. Тогда ведь не было такого, чтобы деньги стали самоцелью. Просто хотелось чего-то нового, неизведанного. Что молодому мужчине нужно? Автомобили, оружие. А деньги? Зарплаты везде были примерно одинаковыми. Я шел ради интереса, а не ради риска. Но получил и то, и другое.

 В конце 80‑х – начале 90‑х мы одними из первых в области акционировались, хотя еще закона об акционерных обществах даже не было. Я получал свидетельство в министерстве финансов, и даже были казусы: «Как вы так акционировались, ведь, судя по дате, еще закона не было?» Но когда «грамоту», подписанную замминистра финансов показывал, вопросы отпадали. И конечно, смена формации не могла пройти без лихих лет. Все было. В автомобильной отрасли много было не совсем законопослушных людей. Начался передел собственности, и немало оказалось желающих «поиметь» собственность АвтоВАЗа. Я знаю, что многие мои коллеги не смогли удержаться и удержать и потеряли собственность, а с ней и все остальное. Я удержал – и поседел.

 Мою квартиру пытались поджечь – жена ночью проснулась, заметила, что под дверь заливают бензин,все тут же вскочили и стали тушить пожар. Потом квартиру еще раз поджигали. Строили дачный домик – спалили и его. С тех пор жена сказала: «Все, хватит, больше никаких дач». Было время, когда приходилось ходить с охраной и разговаривать с детьми о том, чтобы были осторожнее по дороге в школу и домой: могло случиться что угодно. Но ни разу я не услышал от жены: «Все, хватит, ищи себе спокойную работу». Она видела, что мне моя работа нравилась, потому что ей я отдавал 99,99 процентов своего времени.

 До сих пор несколько ночей в неделю просыпаюсь среди ночи, беру телефон, открываю калькулятор и начинаю считать – откуда деньги перебросить, что открыть, что закрыть. Приходится все по нескольку раз пересчитывать. Если раньше можно было надеяться, что кто-то поможет, то сейчас уже никто не поможет, кроме как сам себе. И поэтому еще голова седеет. Не седеет у тех, кому есть у кого помощи просить, и у тех, кто не очень много думает. А у меня постоянные переживания – не переживать я уже не могу.

 За детей переживаю и «седею» – и больше всего, когда они где-то с кем-то на стороне решают вопросы. Например, вижу, как детям иногда трудно решать вопросы в административных органах. Их из одной двери выставят, и они теряются, не знают, что делать. Я же, когда захожу и меня гонят, о-о-о, мне нравится: «Ах, вы меня выгнали? Ну получайте. Я найду десять дверей и все равно своего добьюсь». Помню, я молодой был и мне нужно было у замминистра автомобильной промышленности бумагу какую-то подписать, а к нему не записаться было. Я приехал в Москву, зашел в приемную, а там даже стульев не было, чтобы люди не сидели. Мне секретарь говорит: «Он вас не примет. Некогда». – «Ничего страшного. Я постою, подожду». И простоял двенадцать часов – у меня потом ноги отпадывали. Кстати, этот замминистра за эти двенадцать часов несколько раз мимо меня проходил: «Некогда мне!» – «Ну буду ждать». В конце концов он открыл дверь своего кабинета и пригласил зайти, напоил меня чаем, печеньем накормил, все подписал. Говорит: «Ну ты даешь! Откуда?» – «С Урала». Если я знаю, что делаю нужное дело, то не мытьем, так катаньем свое получу.

 Иногда думаю о том, что умение забывать – полезное умение. Но если бы я забыл что-то из своей жизни, не было бы меня. Каждый из нас – набор застывших слайдов из того, что у нас было, что мы пережили. Альбом с фотографиями разных вех. Но в вопросах оперативной работы опыт порой только мешает. Проблема возникла – я сразу перебираю все, что было в моей жизни в 70-е, 80-е, 90‑е годы, и тут же нахожу 20‑30 вариантов того, как может ситуация разрешиться. А дети мне говорят: «Папа, да что ты! Сейчас уже все изменилось!» Они любой вопрос решают быстрее, чем я, потому что я начинаю опыт перебирать, а они нет – воспринимают все как есть. И если мое поколение руководителей – терапевты, то молодые сейчас – хирурги. Нас учили, что надо сотрудников воспитывать, растить, а эти «отрезают» – и все. Я когда увольняю сотрудника, переживаю: «А что он будет делать? Что есть? А как же его семья?» А ребята мои не думают – хлоп, и уволили. Я им: «Надо пытаться перевоспитывать». – «Да вот еще. Пусть идет».

 Терапевт седеет раньше хирурга. Терапевт лечит, думает, переживает. А хирург вырезал и забыл. И думать не надо уже – вырезал и выбросил. Даже если потом оказалось, что зря, все равно ведь обратно не пришьешь. Вырезал и вырезал. И вырезают, как правило, на интуиции. Нынче не принято разбираться в тонкостях производственного процесса. Мы забирались на дерево по стволу, а молодежь прыгает на крону сразу.

 Не надо бояться седины. Опыт дает закалку. Каждый раз, когда обжигаешься, – закаляешься. Поэтому и нужно идти туда, где трудно. А нынешняя молодежь порой перед трудностями пасует. Молодым надо все быстрее, а я могу ждать 1,5‑2 года решения какого-то вопроса, смотрю, у кого нервы крепче. Для меня каждая трудность – как приглашение к танцу. И я всегда реагирую так: «Ну, давайте потанцуем».