Евгений Чупахин: "Гордонс" в огне

Для тех, кто живет в этой стране, болеет за эту страну и пока никуда из нее не собирается, в «БЖ» открыта площадка, чтобы выпустить пар. Колонку рекомендуется читать тем, кто не боится, что их бизнес тоже превратится в дым, если они хором начнут спасать из огня подожженное человеческое достоинство.

 

Когда загорелись торфяники, в городе запахло «Лагавулином», и навеяло – вспомнил, что сгорел «Гордонс» – первый настоящий паб в нашем городе и заведение во всех смыслах достойное. Пожарные определили, что это поджог. Кому это было интересно – вот вопрос. Заинтересованных вроде бы не должно быть совсем, потому что место прекрасное и никому не мешало. С другой стороны, всегда найдутся люди недовольные, даже если все очень хорошо. У меня лично есть несколько версий.

Первая версия – акция поджога стала очень дорогим пиаром для самого «Гордонса». Отличнейший пиар, шикарный, только очень дорогой. Вторая – паб поджог некто недовольный культурой потребления. Таким образом человек борется с алкоголизмом, хотя логичнее было бы в этом случае подпалить пивной ларек. Третья – личная обида того, кого не пускали в это заведение, но в последнее время пускали всех, и эта версия слабовата. Есть еще четвертая версия – паб располагался в самом центре города в здании, которое является памятником архитектуры и имеет немаленькую стоимость. Там же находится гостиница «Большой Урал» – убыточная, банкрот, которая даже здание ладом содержать не может, и музей камня, который выгнать одно удовольствие, как и гостиницу. И тут как бельмо на глазу отлично существующий и исправно платящий аренду «Гордонс». Тут, думаю, собака и зарыта.

Как можно избавиться от этого удивительного арендатора, чтобы заполучить все здание? Найти причину, чтобы его выселить, – невозможно, а вот поджог – самое то. Не могу утверждать, чтопричина именно в этом, но поджог-то был. Теперь посмотрим, как дальше будут развиваться события и подтвердят ли они мою версию. Сгоревшее помещение – памятник архитектуры, а значит, на его восстановление должны быть выделены из федерального бюджета деньги. Если в течение ближайшего времени деньги не выделят и начнется передел собственно­сти – отчетливо можно понять, что поджог был сделан именно для того, чтобы убрать «Гордонс» из здания. Я знаком с владельцем паба – он пока нерешил: то ли ремонтировать все самому, то ли нет. Если причина поджога та, что я предположил, то, даже если отремонтируешь, все равно турнут.

Вроде бы прошли девяностые годы, когда все решалось именно так: кто нам не нравится – тому по морде. Но вот результат – не прошли еще. Не хочется обратно скатиться в те времена, когда решения принимались именно через поджоги. Проще пожара – только давление через власть. Мне вспоминается случай, когда в Москве прошла выставка художников-авангардистов. На ней в качестве экспоната фигурировало дерьмо на газоне, и суд вынес решение – это не искусство. Считаю это неправильно. Можно всяко относиться к авангардистам, но как суд может судить искусство? Чем отличается лежащее на траве вещество от краски, нанесенной на стекло? Ничем. И кто может судить, чтопервое – не искусство, а второе – искусство? Но мы уже имеем прецедент– суд вынес постановление, и это первый сигнал. Сигнал о том, что власть может так однозначно судить. А в случае с «Гордонсом» мы имеем прецедент, где власть и поджоги – заодно.

Конечно, никто не пойдет воевать против федералов. Никакое чиновничество не подымется никогда. Волна народного гнева сдвинула бы обстановку, но повод больно мизерный в масштабах города – какой-то паб, знакомый небольшой части населения. Не поднимутся и посетители «Гордонса» – как правило, это люди, которым есть что терять, и они не пойдут на баррикады с флагами. Максимум – если они в едином порыве начнут собирать деньги. Хотя, если вдуматься – повод не такой ничтожный.

Я ведь призываю бороться не за место, где можно выпить. Не за конкретную барную стойку предлагаю вступиться, а за человече­ское достоин­ство, которое взяли и переехали. Все, кто ходит в «Гордонс», имеют свой бизнес, и им тоже не хочется его потерять. И когда ты видишь, что вот так легко у человека могут отобрать его дело, не можешь не поддержать его. Страшно, когда так начинают собственности лишать. И страшно молча наблюдать за тем, как отбирают у других, потому что зав­тра у тебя точно так же могут отобрать. Ивсе равно не поднимутся.

Русский человек не любит воевать – по­этому мы так терпимы. Не думаю, что всем просто наплевать, – если ковырнуть, то понятно, что люди-то против. Но так заведено было издревле, и еще в славяно-арийских ведах написано: если приходят враги и мешают тебе, надо уйти, и пусть они остаются на твоей земле. Написано сотни лет назад, а на генетическом уровне сидит у нас. По­этому никто никогда не возмущается карикатурам на Иисуса. Но стоит нарисовать карикатуру на пророка Мухаммеда – начинается тяжелейшая война.

Как бы цинично ни звучало, но не стоит свою жизнь положить ради чего-то. Фанатизм всегда плох. Даже если он за доброе дело. Если тебе плюнули в лицо – это серьезнейшее оскорбление, и можно дойти до Гаагского трибунала, только стоит ли оно того? Если абсолютизировать сражение, ты проиграешь. Бороться нужно, но в разумных пределах. Не надо из борьбы делать культ и бороться ради борьбы. Все имеет свою цену. На все идут затраты. Какая цель конечная? Сколько она стоит? Ресурс на цель не должен быть больше, чемцена результата. «Гордонс» для владельца – не фетиш, а место, с которого он получает прибыли. Можно вложить в борьбу за здание два миллиарда долларов, и тогда оно точно останется за владельцем паба. Вопрос – зачем. Если вопрос сражения – пять миллионов, можно посражаться, а если на пятьсот тысяч больше – уже неинтересно. Проще новый паб открыть.

Идеальное решение ситуации с пабом – если бы нашли поджигателя, разобрались и наказали. Наказали не того, кто зажег спичку и получил мзду, а того, кто отдал приказ поджечь. Но не нашли пока вообще никого, хотя есть камеры наблюдения. Ищут ли вообще? Я не знаю. И в глубине души мне кажется, что и не найдут. Нашли бы – тогда вера в партию и правительство могла появиться. Другое дело, что им неважно, есть ли у нас вера в них.