Как с помощью химии заработать на радиации. Опыт компании «Эксорб»

1980-е. Идет холодная война. Тихая лаборатория, яркий свет, множество пробирок, колб и разноцветных порошков. Советский ученый, аспирант кафедры радиохимии уральского политеха, занимается разработками, которые позволят отечественному военно-морскому флоту обнаруживать места базирования американских атомных подлодок. Основа метода – аналитический сорбент, считывающий следы радиоактивного загрязнения в морской воде. Исследования строго засекречены. 

Большой секрет для маленькой компании

Это не синопсис нового телесериала – это предыстория уральской компании «Эксорб», которую основал доктор технических наук Виктор Ремез. Его разработку рассекретили в 1986 году, когда случилась Чернобыльская авария. Тогда нужно было быстро обнаруживать места, зараженные радиацией, и сорбенты снова послужили отечеству. А затем ученого пригласили в Москву и обозначили новую задачу: найти способ, позволяющий очищать от радионуклидов и тяжелых металлов молоко и мясо, производимые на пострадавших от чернобыльских выбросов территориях. 

Так появился «Бифеж» – ветпрепарат для выведения радионуклидов на основе Берлинской лазури. Поначалу разработка велась на базе Уральского научно-исследовательского химинститута (УНИХИМ). Но в 1993 году г-н Ремез открыл свое предприятие, «Эксорб» (от «экологические сорбенты»), которое продолжило выпускать лекарство.

Как показали исследования (в том числе независимая экспертиза МАГАТЭ), у домашнего скота, которому в течение всего пары недель дают корм с добавлением сорбента, содержание радионуклидов в мышечной ткани снижается в 12 раз, во внутренних органах — в 25-90 раз, в молоке — в 10-20 раз.

– После Чернобыля были попытки разработать такие препараты в Германии, Бельгии, Норвегии, Украине. У кого-то получилось. Но в итоге, когда надо было сделать большие объемы, выяснилось, что это либо выходит очень дорого, либо просто не получается. В стакане получается, а тонну не могут: это разные уровни технологий, – говорит Виктор Ремез. – Поэтому мы остались одни и на протяжении 10 лет поставляли «Бифеж» и на Украину, и в Белоруссию, и по России. 

Это был вполне доходный бизнес, вспоминает он: только наше государство закупало по 100 тонн препарата ежегодно в рамках федеральной программы «Преодоление последствий радиационных аварий». В первую очередь, «Бифеж» направлялся на сельхозпредприятия Брянской, Тульской и Орловской областей, которые больше всего пострадали от Чернобыльской аварии. 

Программа существует и сегодня (ее обновляют и продлевают каждые пять лет), но теперь, говорит г-н Ремез, «Бифеж» закупается в объемах 200 кг в год: «Это на 20 коров». 

– Сейчас чиновники перешли к программам, когда ликвидация последствий аварии сводится к улучшению инфраструктуры: строительству дорог, домов, торговых центров. А на препараты для животных денег было все меньше и меньше, а потом вообще не стало. Потому что прошло 30 лет, и назвали это «отдаленными последствиями», – рассказывает ученый. –  Но радиация все равно в почве, в траве, в коровах, потому что 30 лет – это только один период полураспада цезия. Превышение было в тысячи раз. Считайте: если оно было в десять тысяч, то теперь в пять. Ничего не изменилось − только отношение.  

Однако «Бифежем» заслуженный изобретатель России Ремез никогда не ограничивался: на его счету несколько десятков разработок и патентов. Особая гордость – уникальный метод переработки жидких радиоактивных отходов (ЖРО), которые образуются на атомных станциях (запатентованная технология COREBRICK). 

Деньги в инновации

На сегодняшний день в «Эксорбе» работает 50 человек, компания имеет собственный химико-аналитический центр и производит установки для очистки воды и сорбенты для атомной отрасли, а также субстанции для медицинских препаратов. В 2014 году к команде Виктора Ремеза присоединились инвесторы, которые занялись продвижением технологий «Эксорба» на мировой рынок. 

В этой роли выступили несколько екатеринбургских предпринимателей, в числе которых Вадим Цывьян, занимавшийся до этого юридическим бизнесом. В «Эксорбе» он занимает должность заместителя директора по стратегическому развитию. 

Мы встречаемся в небольшом офисе, который располагается в здании того же УНИХИМа. В коридорах старого НИИ, выкрашенных масляной краской, без всякой химии достигается сюрреалистический эффект: ты вроде в центре современного города, но как бы все еще в 80-х. На первый взгляд, разговор об инновациях и инвестициях в таких декорациях не уместен. Но только на первый – потому что дело не в стенах, конечно. 

– Инновационный бизнес, как видится со стороны, отличается от купли-продажи или предоставления услуг тем, что деньги там зарабатываются сложнее и сам этот бизнес более трудоемкий. Почему вы решили вкладываться в науку?

–  Мы считаем, что надо вкладываться туда, где есть максимальная «добавленная стоимость интеллекта»: там меньше конкуренция и выше добавленная стоимость собственно продукта. Так сложилось, что инженер в России – хороший дизайнер технологий. То есть создать технологию он может. Но как потом ее двигать и на этом зарабатывать? Тут возникает проблема. Наша задача как раз формулировать бизнес. 

– Как выбирали проект?

– В принципе, проектов, которые обладают высоким коммерческим потенциалом, не так много. У нас в стране, к сожалению, очень много фантазеров от науки, убежденных, что их идея сама по себе очень дорого стоит. Однако от фантазии до реального бизнеса очень далеко.

«Эксорб» – это действующий бизнес, тут работают десятки людей, накоплен 20-летний опыт в конкретной области знаний, где нам нет равных. И он связан с ядерной энергетикой, а российские технологии в этой сфере высоко котируются во всем мире. Посмотрите на Росатом, как активно он строит АЭС за границей и продвигает свои технологии, там заказов на сотни миллиардов долларов. Кроме оружия, Россия ничего более технологичного в таких объемах не экспортирует.

Бессмысленно предлагать «лучший в мире» российский автомобиль или телевизор, или сотовый телефон, но экологические решения в атомной отрасли у нас на высоком уровне – хотя бы потому что у нас было много катаклизмов, где все это отрабатывалось. Тот же Чернобыль стал просто сумасшедшим полигоном, туда вкачивались гигантские деньги, мы учились в боевых условиях. Воспроизвести на моделях это просто невозможно. Случались ошибки (и не потому что люди дураки, а просто опыта такого не было), но появлялись и эффективные решения. 

–  Были ли у вас какие-то иллюзии относительно «научного бизнеса», которые потом привели к разочарованиям?

– Разочарований не было. Это, прежде всего, интересный вызов самому себе. Одно дело торговать тем, что понятно и на рынке присутствует, другое – продать что-то реально новое, убедить, достучаться. Это хороший челлендж.

Но так, что сегодня идея появилась, а завтра мы все проснулись миллиардерами – таких чудес не бывает. Проблема в том, что у людей в начале пути завышенные ожидания. А когда ты понимаешь, что научная разработка – это все равно товар, который надо продавать, и это длительный, напряженный и тяжелый процесс, то здесь не может быть никаких иллюзий. 

– То есть в плане подходов нет никакой разницы между, условно говоря, «традиционным» бизнесом и «инновационным»?  

– Базовые подходы те же: продукт – товар – покупатель – заказчик. Но самое главное, как в любом бизнесе,  вообще определиться, кто мы такие и ответить на вопросы «что мы делаем», «с кем мы это делаем» и «зачем мы это делаем». Не менее важно также определиться, чего мы точно не делаем, чтобы бить в одну точку. Мы пришли, а тут масса разработок: не знаем, за что схватиться, куда бежать, кому предлагать. Поиск идентичности занял у нас почти год. 

Водные процедуры

– В качестве главного направления для себя мы определили переработку ЖРО, – рассказывает Вадим Цывьян, – потому что по всему миру начинается вывод из эксплуатации АЭС, которые построены полвека назад. При этом надо что-то делать с накопленными на них отходами. Есть сформулированный спрос, люди готовы платить за это деньги, а у нас – конкурентное преимущество, за счет которого мы какую-то долю рынка можем получить.

Для справки он приводит такие цифры: в перспективе до 2030 года рынок переработки твердых и жидких радиоактивных отходов оценивается в $70 млрд, а весь рынок бэкенда (это заключительная стадия функционирования АЭС и вывод из эксплуатации) — в $350 млрд. 

– Но технологиям, в которых работает отрасль во всем мире, по 40-50 лет, – добавляет он. – На протяжении всего этого времени основной технологией переработки ЖРО было цементирование, когда просто берут цемент и смешивают его с радиоактивными отходами. Так, из одной тысячи кубометров жидких радиоактивных отходов  получается 2,5 тыс. твердых. Наша разработка позволяет уменьшить объем отходов в 50-100 раз: вода очищается, проходя через сорбент, а радиация переходит на него. 

Кроме того, в результате «инвентаризации технологий» соучредители «Эксорба» определили еще одну приоритетную тему – очистка воды от радиации природной. Технология по сути та же, что при переработке радиоактивных отходов. 

– Вообще в природе достаточно много радиоактивности, об этом мало кто знает, –  в разговор снова вступает Виктор Ремез. –  Организм человека к ней уже адаптирован, но когда концентрации превышают норму, это становится опасно. 

В первую очередь он обращает внимание на природный газ радон, места скопления которого зафиксированы в разных точках планеты, в том числе и в России. 

– В США, где этой проблемой занимаются дольше и плотнее, повышенное содержание радона в почве отмечено на 75% территории, –  комментирует Вадим Цывьян. –  Этот газ считается второй по значимости причиной рака легких после курения.

В 2011 году Виктор Ремез разработал технологию по очистке воды от радона и продуктов его распада (в числе которых, например, полоний). Установки продаются как в b2b-сегменте (среди заказчиков, в частности, называются структуры УГМК), так и b2c: тут потенциальные покупатели – владельцы частных домов. Если в городах воду очищают промышленным способом на водоканале, то жидкость из скважины очистки от радона не проходит и может содержать растворенный газ. На вкусовых качествах это не отражается, да и обычный биохимический анализ радиацию не показывает.  

К слову, одна из последних разработок «Эксорба» как раз решает вопрос того, как протестировать воду на радиацию, по сути, в домашних условиях. Как говорит Вадим Цывьян, такой анализ в лаборатории стоит 2,5-3 тыс. руб. и занимает пять дней.

Изобретатели же взяли крышку от пятилитровой полиэтиленовой бутылки, прикрепили к ней небольшое количество сорбента и сделали несколько отверстий. Достаточно набрать воду в бутылку, закрутить такой крышкой, перевернуть: 15 минут – и готово. Осталось взять сорбент, через который прошла вода, и обычный бытовой дозиметр. 

Первый тест воды по такой технологии провели в Верхней Сысерти. В «Эксорбе» рассказывают, что ученые относят этот район к радонопасным: «При норме 60 Беккерелей на литр, в скважине заказчика мы обнаружили 1500 Беккерелей. По большому счету, это те же ЖРО». 

На сегодняшний день технология запатентована, и предприниматели собираются выходить со своим ноу-хау на мировой рынок: 

– В США, например, бытовые тесты востребованы, но делаются они дольше и дороже. Если поставить ценник в $10 за нашу «крышку», можно взорвать рынок, – говорят они. 

Господдержка для науки

На выставке в Штатах пятилитровка, в крышку которой вмонтирован сорбент, вызвала ажиотаж, рассказывают в «Эксорбе». Резиденты Сколково из компании DO-RA, увидев это изобретение, сказали, что уральская компания непременно должна стать участником фонда. Заявку, которая состоит из 12 страниц, сотрудники «Эксорба» заполняют не первую неделю. Но не жалуются.  

– Несмотря на то что у нас уже есть некий опыт в заполнении таких документов, мы сидим над заявкой уже месяц, – говорит г-н Цывьян. – Но заполнение таких форм, по большому счету, полезно нам самим – это заставляет структурировать свое мышление относительно того, что мы делаем. Потому что вопросов много и они не всегда удобны. 

– Чего вы ожидаете от присоединения к Сколково? 

– Нас интересует в первую очередь помощь в области патентования, потому что нам требуется много международных патентов. А у Сколково очень сильные патентоведы и хорошие субсидии. Например, если в США национальный патент стоит $3 тыс., то, как нам рассказывали, через Сколково это стоит тысячу рублей.  

– Как в принципе обстоят дела с господдержкой научного сектора, на ваш взгляд?

– Мы заметили, что почему-то многим людям, которые начинают инновационный бизнес, кажется, что им все должны. Отсюда возникает некая агрессия: государство науке не помогает. Это первое. А второе: есть некая иллюзия, что в этих институтах поддержки сидят идиоты, которые делают все, чтобы сделать инновационным компаниям хуже. Но и это не так. Просто надо правильно выстраивать коммуникацию и уметь объяснить, что ты хочешь и зачем тебе нужна господдержка.  

Как я уже говорил, мы с экспертами сами для себя анализировали технологии «Эксорба», искали наиболее перспективное направление. Потому что пока ты не поймешь, как будешь зарабатывать, ты будешь просто проедать гранты, и никто, в том числе государство, тебя поддерживать не будет. И правильно сделает. Потому что это деньги в никуда. 

Мы понимаем, как выстраивать бизнес на очистке ЖРО, мы уже этим занимаемся. Например, наши сорбенты поставляли на аварийную АЭС Фукусима, где с их помощью очистили тысячи кубометров воды. У нас ведутся работы с партнерами в Восточной Европе, Казахстане. Мы по сути усиливаем позиции нашей атомной отрасли на международном рынке. Делать это с поддержкой государства будет и проще, и выгоднее для всех.

Лекарство от анемии

Как можно заметить, основная часть разработок «Эксорба» выросла из самой первой, секретной технологии. В том числе и метод очистки воды от радиации, который сейчас выведен руководством компании в приоритеты, и тот самый препарат для животных «Бифеж», о котором мы рассказывали в начале. 

Но интересно, что «Бифеж» тоже дал свои ростки: на его основе ученые разработали лекарство для людей и дали ему название «Компоферрон». Предполагается, что этот препарат может применяться не только при интоксикации радионуклидами и тяжелыми металлами, но и при железодефицитной анемии (проще говоря, при низком гемоглобине). Но клинических испытаний препарат пока не прошел.

Однако подобное лекарство есть на вооружении федерального медико-биологического агентства. Называется оно «Ферроцин», имеется только в аптечках сотрудников МЧС и атомных станций и применяется как антидот при отравлении цезием и таллием. Аналогов для «гражданских» в России нет: в обычных аптеках такой препарат не купить.

Химическую часть для «Ферроцина» делают на производственной площадке «Эксорба». «Компоферрон»  – это, по сути, препарат нового поколения на основе «Ферроцина», рассказывают там. 

Как ранее говорил Вадим Цывьян в интервью DK.RU, себестоимость упаковки «Компоферрона» в 100 капсул – примерно 59 руб., тогда как розничная цена составит 200 руб. Выпускать препарат собирались по 200 тыс. упаковок в год. Но выяснилось, что рук, сил, времени, а также квалификации (фармотрасль имеет свою специфику и требует глубокого погружения) на этот проект не хватает.

– Для того чтобы вывести препарат на международный рынок, нужно 5 лет работы и миллиард долларов, – говорит предприниматель. – Разработки есть, теперь нужны сильные партнеры. 

По его словам, на сегодняшний день ведутся переговоры с несколькими фармацевтическими компаниями: он надеется, что с одной из них договор будет подписан. 

В волшебной коробочке под названием «Эксорб» хранится множество разработок, до которых «не доходят руки», но которые могли бы стать началом малых и средних стартапов (чего стоит хотя бы пропитка для дерева, превращающая его в негорючий материал). Но на сегодня мы эту коробочку закрываем – с отрадным чувством, что такие изобретения рождаются здесь, на Урале, благодаря потрясающим людям, которые прямо сейчас в маленьких тихих лабораториях при помощи цветных порошков создают будущее.