«Потенциал госинвестиций исчерпан. А изоляционная политика не оставляет шансов для роста»

Константин Сонин*, профессор Чикагского университета и НИУ ВШЭ, один из самых известных экономистов России, рассказал в интервью The Bell о том, что нужно, чтобы стагнация в России сменилась ростом и чего ждать от нового экономического блока правительства. DK.RU выбрал главное из материала.

— В последние годы и правительство Медведева, и сам премьер оставили всякие попытки что-то поменять. Правительство перешло в режим домоуправления, у него не было своего курса — только набор обязательств. Причем инерция была так сильна, что даже энергия новых министров, появившихся в последние годы, мало что меняла. Любая замена уставшего заниматься своими делами человека на новое лицо — полезное дело.   

В то же время пока, судя по двум неделям, это очередное правительство статус-кво, делегаты от разных групп влияния, а не технократы-реформаторы. Правительство должно восприниматься как что-то движущее вперед — посмотрим, будет ли у него такой образ. Пока программных, установочных заявлений не было, а я не верю в «тайные реформы».

— Я не жду особых перемен. Влияние Белоусова как помощника Путина на общее направление экономической политики было больше, чем у премьер-министра Медведева. Теперь у Белоусова есть формальные полномочия. Но мы и так в экономическом плане давно двигались белоусовским курсом, при котором государство играет ключевую роль в экономике, вкладывает деньги в большие проекты в надежде, что это запустит рост. 

— Правительство, может, и хотело бы потратить больше, но многие траты настолько неэффективны, что это понимают даже поклонники идеи госрасходов. Общая макроэкономическая модель президента Путина все двадцать лет — сберегательная и страховочная. Поэтому я не верю в существенный рост расходов: в этой логике страшно потратить слишком много, потому что опять придется занимать. 

— Стабильность и стагнация — это часто одно и то же. Стагнация — это отсутствие рисков резкого падения уровня жизни. Из нее трудно сделать жупел, и об это часто спотыкаются хорошие публицисты. В России стагнацией самой по себе никто не возмущается. Во Франции, например, избиратель не хочет стагнации — он хочет реформ, то же самое в Германии, в США, где традиционно не переизбирают президента, если при нем нет роста. А у нас граждане к стагнации относятся спокойно. В России граждане не замечают падения реальных доходов на 1% и не возмущаются, если они падают на 5%. Конечно, если падение будет за 30%, начнут возмущаться и у нас.

Читайте также: «В России налог на труд один из самых высоких — 30%. Но люди не знают, куда идут деньги»

— Если инвестклимат не улучшится и серьезных политических изменений не произойдет, с нацпроектами будет лучше, чем без них: что-то построим, что-то купим. Но эффективность — понятие относительное, и эффективность нацпроектов обусловлена в первую очередь тем, что в России не развивается частный бизнес. 

В целом потенциал госинвестиций в России исчерпан. Они дают результат, когда в стране сто миллионов крестьян: начинаются мощные стройки электростанций, заводов, крестьяне из деревни приезжают в город и включаются в работу. Но в России очень высокая занятость, причем люди не хотят бросать свою работу. В таких условиях госинвестиции — просто способ обогатить узкий слой промышленников. 

И этим наши непроизводительные расходы не ограничиваются, есть еще военные и внешнеполитические. Мы войну в Сирии в каком-то смысле выдумали — чтобы было, на что деньги потратить. 

По мировым меркам Россия — небогатая страна. У нас высокий уровень неравенства, большинство граждан живут не очень хорошо, не имеют сбережений. Но одновременно с этим у правительства денег много. Ощущение, что их не хватает, складывается из-за того, что расходуются они неэффективно. 

— Как улучшить институты, государство не знает и думать не хочет. Конечно, проще забрать деньги у граждан и бизнеса. Логика государства мне понятна, она такая страховочная и сберегательная, но это порочная логика. 

В теории строить хорошие дороги и мосты — надо. Даже в европейской части России есть города, до которых нет хороших дорог. Но как рассуждает правительство? Построим хорошую дорогу — в этот город поедут большие грузовики с дешевыми продуктами. Когда в супермаркетах появятся дешевые продукты, у граждан образуются свободные деньги, они займутся предпринимательством — и экономика начнет расти. А она не начинает. Потому что в этом городе ужасный инвестклимат, бандиты в нем срослись с администрацией и ФСБ. Как следствие — никто не хочет открывать там новый бизнес. 

— У нас советское видение инвестиционного процесса: у рынка много денег, надо их собрать, вложить в какие-то проекты и довести результаты до руководства. Это устаревшая парадигма. В современных условиях инвестиционный процесс движется множеством децентрализованных агентов в условиях рыночных цен и стимулов. От государства требуется только создать для этого условия.

— Идеальный сценарий: в стране функционируют нормальные институты, люди сами внедряют инновации, чтобы получить выгоду. В 1990-е не было никакой федеральной программы по развитию мобильной связи, просто она приносила столько денег, что бизнес сталкивался лбами, чтобы обеспечить всех связью. Так же должна происходить цифровизация, а федеральное правительство должно только смотреть, что хорошо для бизнеса, и менять законы, чтобы они создавали удобные для него условия. Если предприниматели боятся, что все инвестированное у них отнимут, никакие технологические решения не помогут. 

— Идеальному руководству прекрасной России будущего придется предпринять агрессивную попытку децентрализации. Центральное правительство не должно позволять Москве тратить так много денег — нужно развивать другие города. Был порыв с федеральными университетами, но все застопорилось. Застопорилось, потому что эффективное госуправление требует лидерства сверху и оптимизма снизу. А у нас правительство работало гораздо менее интенсивно, чем заграничные правительства или даже российское правительство 1990-х. Да и оптимизма не возбуждало. 

— Хорошо было бы иметь прогрессивный налог. Его же отменили, потому что получалось, что по прогрессивной шкале налоги в России очень сложно собирать. И по-прежнему сложно. За прошедшие 20 лет богатые в России стали не только богаче, но и защищеннее. Мне кажется, нужно поскорее принять какой-то закон о налоге на наследство. Вот здесь могла бы быть прогрессивная шкала: админресурс по наследству передается плохо. 

Борьба с бедностью — правильное направление, но когда вся борьба сводится к распределению социальной поддержки — это не очень эффективно. Прицельная борьба с бедностью создает отрицательные стимулы для рынка труда. Лучше повышать зарплату для работающих граждан или создать условия для экономического роста, который будет «поднимать все лодки», как это было в 2000-х.  

И потом — одновременно с борьбой с бедностью в стране работают мощные механизмы по созданию и воспроизводству бедности. Когда повсюду казино под видом букмекерских контор — это канал для трансфера от бедных граждан к богатым владельцам этого бизнеса. Точно так же «контрсанкции» перераспределяют деньги от простых граждан к владельцам крупных агрохолдингов. 

— Переживать из-за того, что население России упадет на 15% за 100 лет, глупо. Как бы у нас нового сталинизма или гражданской войны через пять лет не случилось — вот про что нужно переживать. Если все будет хорошо, демографическая проблема решится сама собой. Проблема же не в сокращении населения как таковом, а в том, что оно сочетается с негативным отношением к мигрантам. Россия — желанная цель для многих. Но реальной эмиграции мешают барьеры. То, что происходит сейчас, это не эмиграция: люди просто приезжают работать. Нет стимулов учить язык, привозить детей. 

На самом деле огромная проблема — низкая производительность труда. Она означает, что много людей управляют маленьким количеством капитала. Простой пример: оказавшись в западноевропейской стране, вы увидите, что по сравнению с российской провинцией там гораздо меньше охранников. В европейской гостинице будет работать один человек. У нас — минимум два, один из которых охранник.

Что это значит с точки зрения производительности труда? То же количество капитала делится на двоих. Два миллиона человек в частном охранном бизнесе — это и есть низкая производительность. И это напрямую связано с качеством институтов. В европейской гостинице нет охранника не потому, что европейцы лучше или честнее русских. Они в точности такие же. Но, если что-то произойдет, единственный сотрудник наберет номер — и через минуту приедет полиция. Если полиция в России станет работать хорошо и люди научатся ей доверять, производительность труда будет выше. 

— У России настолько изоляционистская политика, столько денег тратится на ненужные вещи, столько ограничений наложено на экономику, что роста минимум на 3–5% в год можно было бы добиться, просто сняв эти ограничения и убрав коррумпированных политиков. Россия должна расти намного быстрее, чем сейчас, разрыв с развитыми странами должен сокращаться, а не увеличиваться.

* - выполняет функции иностранного агента