«Школа превращается в тюрьму». Екатерина Рыбакова о том, как изменить систему образования

В семье Игоря и Екатерины Рыбаковых четверо детей — две дочери и два сына. Столкнувшись с системой образования, супруги задумались, что они могут в ней изменить, чтобы улучшить жизнь своих детей. Действовать решили глобально. И помогать не конкретным учебным заведениям, а в целом менять отношение к школе и формировать вокруг нее сообщество единомышленников. По такому же принципу Игорь и Екатерина теперь реализуют все идеи в своем филантропическом «Рыбаков фонде» — будь то создание бизнес-клуба или запуск программ для модернизации образования.

В 2017 г. они основали Legacy Endowment Foundation — международную организацию по разработке персонализированных решений для запуска и реализации проектов в области филантропии. На этой платформе возможно создание фондов целевого капитала (так называемых «эндаументов») для социально-преобразующих проектов. Эндаумент-фонды формируются за счет благотворительных пожертвований меценатов, передаются в управление специальной финансовой компании, которая приумножает вложения, а доход тратится на заранее согласованные цели. Таким образом вокруг проекта формируется сообщество единомышленников, которые его поддерживают.

В сфере образования свои эндаументы есть у Гарварда и Оксфорда, в России фонды созданы при УрФУ, МГУ, МГИМО и в других крупных вузах. В 2018 г. в нижнетагильском филиале УрФУ открыт эндаумент имени Евгения Зудова, который был его директором на протяжении 20 лет. Первые 3 млн руб. в фонд внесла его дочь — Екатерина Рыбакова, родившаяся в Нижнем Тагиле. Первой школой в Екатеринбурге, получившей возможность использовать в своей работе новый инструмент, стала гимназия №210 «Корифей». Школе удалось собрать порядка 21 млн руб. В результате такую же сумму в капитал гимназии внес совладелец «ТехноНИКОЛЬ» и «Рыбаков фонда» Игорь Рыбаков.

В интервью DK.RU супруга миллиардера Игоря Рыбакова и президент «Рыбаков фонда» Екатерина Рыбакова рассказала, почему ее дети не прижились в частной школе, что ее как родителя не устраивает в современной системе образования и почему школам нужно учиться самим привлекать финансирование. А также высказалась о больной теме для предпринимателей — как не отбить у детей желание продолжить семейное дело и выработать в России практику наследования бизнеса.

Когда вы поняли, что с системой образования в России что-то не так и можно ее улучшить?

— Система образования — это то, что требует постоянного улучшения и не только в России, но и в большинстве других стран, потому что она наиболее консервативна и отстает от запросов современного быстроменяющегося мира.

Вопросами образования мы занялись, когда поняли, что в этом направлении наше воздействие может дать желаемый эффект. Мы считаем, что хорошая школа — не та, где дают только академические знания, ученики хорошо сдают экзамены и поступают в лучшие вузы. Хорошая школа — это место, где хорошо детям. Где у них есть возможность не заниматься подготовкой к будущей жизни на протяжении 11 лет, а полноценно жить сейчас, приобретать разнообразный опыт и взаимодействовать с разными людьми, а не только со школьными педагогами. Нам кажется, школа может стать именно такой, и мы можем на это повлиять.

Когда вы начали заниматься вопросами школьного образования?

— Больше трех лет назад мы основали «Рыбаков фонд». Сначала ориентировались на проекты, направленные на развитие предпринимательства — создавали программы для студентов. Но очень быстро поняли: когда молодежь выросла и сформировалась, менять что-то уже сложно. Гораздо эффективнее делать это в раннем возрасте. Поэтому мы создали проекты, направленные на школьную и даже дошкольную среду. Все идеи мы реализуем через проекты, которые связаны между собой по смыслу и содержанию — везде формируем сообщества лидеров, готовых меняться и менять среду вокруг.

Минусы индивидуального подхода

«Рыбаков фонд» существует три года, однако дети его основателей существенно старше. Екатерина поясняет: сначала у них с супругом действительно было желание сделать что-то только для своих детей. Но потом они решили пойти косвенным путем и воздействовать на всю систему образования.

— Мы как-то с Игорем поговорили и поняли: то, что мы своим детям могли дать, мы дали. Образование, может быть, не идеальное, но достаточно хорошее. Воспитание в ценностях нашей семьи.  Задумались: что можем сделать для них еще? Прежде всего, у нас есть возможность повлиять на ту среду, в которой они и все мы будем жить. Это нам кажется гораздо более важным и ценным.

Ваши дети учились в обычных государственных школах?

— В каких только школах они не учились! И в обычных тоже. Сначала мы отдали их в небольшую частную школу с камерной атмосферой и индивидуальным подходом. Но везде есть свои минусы. Камерность привела к тому, что, к примеру, нашей старшей дочери Полине в какой-то момент стало там тесно — как говорится, королевства мало, развернуться негде. Она смотрела фильмы про американские школы, где очень много детей, и хотела попасть именно в такую среду. После девятого класса Полина сама приняла решение уйти из той школы. Подготовилась и поступила в лицей при Высшей школе экономики. Это современная государственная школа с интересным подходом к образованию, только для 10-11 классов. Учеба в лицее позволила ей без больших трудностей поступить в ВУЗ своей мечты — МФТИ, где она сейчас учится.

Старший сын Лев после седьмого класса тоже принял решение перейти — он поступил в профильную математическую школу. Для нашего второго сына Вани в четвертом классе, в самом начале учебного года, ситуация развернулась таким образом, что мы забрали его из школы. Дело в том, что в возрасте начальной школы дети склонны принимать на веру все, что им предлагают взрослые. А в более старшем возрасте начинает проявляться критическое мышление. Сын сопротивлялся тому, что не соответствовало его интересам. Он понял, а скорее почувствовал, что эта среда никак не учитывает его индивидуальности. И на период того учебного года мы организовали для него домашнее обучение.

Этот опыт стал для нас очень ценным. Я считаю, он помог Ване принять решение о том, что все-таки в школе ему учиться лучше. Он увидел, что есть обратная сторона домашнего обучения — некая изоляция и оторванность от социума, несмотря на дополнительные занятия. И перед началом следующего учебного года он сказал, что хочет вернуться в школу.

Это стала уже другая школа, более ориентированная на учет индивидуальных потребностей ребенка. У нас был интересный период, когда младшая дочь Алена пошла в первый класс, а старшая Полина — в 11-й. И это были четыре разные школы.

Для нас с Игорем очень важно, что мы никогда не подталкивали детей к какому-то решению. Это всегда было их желание, выраженное затем в намерении и действии. Мы не формировали у них ощущения, что чего-то особого от них ждем. Только тогда они могут сказать, что это 100% их результат, а не мамы с папой.

Инструмент для педагога

Пока все больше родителей ругают государственные школы и задумываются об альтернативах, Екатерина уверена: для детей совершенно неважно, какие у школы стены, классы и оборудование. Важно качество взаимодействия — взрослых с детьми и взрослых со взрослыми. Это главное, чему дети могут научиться в школе.

Как родитель, я понимаю, что моя роль может быть в том, чтобы помочь школе сформировать сообщество, которое будет ее поддерживать и создавать дружелюбную, доброжелательную и в то же время деятельную атмосферу, — считает Екатерина. — И сейчас мы пришли к тому, что предлагаем школам возможность создавать фонды целевого капитала — так называемые «эндаументы», которые формируются за счет благотворительных пожертвований меценатами, родителями, партнерами и выпускниками школ.

Принцип в том, что собранные деньги не тратятся на текущую деятельность школы, а передаются в управляющую компанию, которая приумножает вложения. И только доход с капитала можно тратить на заранее согласованные цели. Все эти правила регулируются специальным законом 275-ФЗ. Кстати, Нобелевская премия была создана именно как такой фонд.

Этот инструмент во многих учебных заведениях мира имеет вековую историю. Если мы посмотрим, как они развивались — начиналось все с небольших сумм, а сейчас в этих фондах миллиарды. И у них уже не хватает фантазии, на что эти деньги потратить.

В то же время для любого университета или школы это не только попытка решить финансовые вопросы, но и инструмент формирования сообщества — способ привлечь людей, готовых поддержать, причем не только материально — важны и время этих людей, и их связи, и информационная поддержка.

Школа без поддержки превращается в некий аналог режимного учреждения, когда педагоги остаются один на один со своим проблемами. С одной стороны, на них давит система управления образованием. С другой — родители, желая лучшего для своих детей, предъявляют школе требования, порой завышенные и необоснованные и часто проявляют агрессию, считая себя большими специалистами в образовании, чем педагоги. Это превращает учебное заведение в поле если не битвы, то противостояния. А страдают, конечно, дети и процесс образования.

«Рыбаков фонд» в каких объемах выделяет финансирование на это направление?

— В 2017 г. мы создали первую в России платформу по управлению целевыми капиталами — Legacy Endowment Foundation. И на ней открыли свой целевой капитал для организации, которая называется World Entrepreneurship Leadership Foundation («Международная организация развития лидерского потенциала и предпринимательского мышления»). У нее довольно большая сумма капитала — более 300 млн руб.

Доход с этого капитала частично идет на поддержание самой платформы. С тех целевых капиталов, что открыли школы, доход полностью идет только в пользу школ. Никаких отчислений на платформу нет — мы на этом не зарабатываем. И еще, некоторым школам Игорь Рыбаков, как меценат, предлагал условия софинансирования. То есть они привлекали деньги в «эндаумент», и Игорь пополнял их счет на такую же сумму.

В то же время для каждой школы важно сформировать свое умение и способность привлекать финансирование. Многие пасуют, даже не попробовав. Хотя на деле это не так сложно. Те выпускники, которые состоялись в жизни, зачастую даже не вспоминают о своей школе. А когда к ним обращается директор и рассказывает, что школа жива, развивается, ставит цели, люди задумываются, вспоминают и бывают рады помочь. Также часто бывает, что выпускники сами выступают с инициативой о создании фонда целевого капитала.

Насколько активно школы включаются в процесс создания «эндаументов»?

— Пока не так активно, как нам бы хотелось. В Москве еще не открылось ни одного фонда целевого капитала, хотя работа ведется. В основном все в других городах России. Есть в подмосковном Королеве, в Чебоксарах, Волгограде, Екатеринбурге, Самаре. И в других городах идет активная подготовка открытия школьных «эндаументов». Это новое направление, мы верим, что оно будет работать.

Сегодня все говорят о том, что самые главные навыки, которые дети приобретают в школе (так называемые «навыки XXI века») — это умение общаться, выстраивать отношения, работать в команде и мыслить творчески. Если мы на своем примере не показываем, как это делать, где они этому научатся? Наша идея по формированию сообществ вокруг школы ведет к тому, что родители, выпускники не ополчаются против школы, а встают под ее знамена, становятся партнерами и друзьями.

Думаю, не все родители готовы включаться в этот процесс. Руководствуются принципом: отдали ребенка в школу — учите.

— Да, многие родители так относятся. И чтобы это поменять, от них требуется не так много времени. Важно желание и другое отношение к школе. Позиционирование школы как поставщика услуг этому очень вредит. В таком случае родители превращаются в заказчика, а это вообще неправильно — школа действует не только и не столько в интересах родителей, но в интересах всего нашего общества. Образование — это общественное благо, оно ценно не с утилитарной точки зрения, а само по себе.

А вы как воспринимаете школу?

— Я считаю, что это наше общее дело. И я как родитель, приводя ребенка в школу, ощущаю себя ее партнером. Как это проявляется? Допустим, мой ребенок приходит домой и жалуется мне на педагога — слишком строг или несправедлив. В таком случае я скорее помогу ребенку осмыслить эти требования и понять, для чего они к нему предъявляются. К примеру, так школа помогает тебе создать ситуацию развития. А ты уже сам решай, как поступить. Но школа отвечает за свою часть работы.

Благодаря тому, что у нас четверо детей, я имею возможность сравнивать и вижу, что они все разные и по-разному относятся к тем же оценкам. Для кого-то это мотивирующая система, которая помогает справляться с новыми вызовами. А для кого-то — наоборот. Если я понимаю, что одного из моих детей оценки демотивируют, я говорю ему, что это не главное. Рассказываю, что Пушкин и Эйнштейн были троечниками — это не приговор. Надо просто найти, в чем реализоваться.

Мне кажется, очень важно, чтобы за время школьной жизни ребенок приобрел опыт успешности. Не все должны быть успешны именно в решении академических задач. Но почувствовать успех в любой, пусть в какой-то другой области в школьном возрасте необходимо.

И в среде предпринимателей встречаются люди, которые были троечниками в школе, а после стали успешны.

— Да. Я много беседовала и видела, читала интервью с предпринимателями и у каждого из них был опыт успеха в школе. И он не всегда был связан с оценками и освоением школьной программы. Они задумали какое-то дело, которое получилось, и они почувствовали к нему вкус.

Как раз многие предприниматели, с которыми я разговаривала, говорят еще и о том, что после школы ребенку нужно организовать насыщенную жизнь в кружках и секциях. Вы как считаете — нужно загружать детей?

— Универсального рецепта нет. Безусловно, у детей должно быть свободное время, когда они ничем не заняты и могут переосмыслить свой опыт. И лучше, если у них есть возможность сделать это в общении с другими детьми вне школы — с друзьями, родственниками. Но и нужно побыть наедине с собой. Сегодня большая возможность, но и большой вызов — цифровая среда.

Ограничиваете гаджеты?

— С возрастом делать это сложнее. Они же другие. У них социальная жизнь происходит в телефонах. Наверное, ограничивать не всегда целесообразно. Да и возможности такой нет. У младших — да, а в 16 лет ограничить невозможно. Мне кажется, все человечество в целом только набирает опыт в этой сфере. Мы начинаем взаимодействовать с цифровой средой и путем проб и ошибок вырабатываем подходы.

Наверное, оказывает влияние еще и то, что ваш супруг стал очень активен в соцсетях.

— В этом скорее Игорь получает менторство у детей. Они гораздо более адаптированы в среде соцсетей. Я смотрю на нашу старшую дочь — она общается в соцсетях непринужденно и легко. Нам приходится тратить много времени на обучение.

Детей не вовлекаете в подобные проекты?

— Мы договорились стараться не вовлекать детей в наши активности в соцсетях. Они сами построят свой путь и свои личные бренды, если им это будет нужно.

Воспитать предпринимателя

Младшие Рыбаковы уже интересуются предпринимательством. Старший сын, говорит Екатерина, рассматривает для себя такую перспективу, чтобы иметь свободный график и не вставать рано по утрам. Правда, отмечает Екатерина, он еще не знает, что у предпринимателя ненормированный рабочий день. При этом родители не стремятся насильно заинтересовать детей бизнесом и не уверены, что такие цели должна ставить перед собой современная школа. 

Важно соблюсти баланс и не перестараться. Предложить ребенку, попробовать его заинтересовать — это не то же самое, что навязывать и заставлять. Ведь предпринимательские навыки проявляют не все. Посадить весь класс за парту и начать преподавать основы предпринимательской деятельности — на мой взгляд, неправильно. Предпринимательская энергия с одной стороны созидательна, а с другой — разрушительна. Чтобы создать новое, нужно разрушить старое — подходы, традиции. Я вижу смысл целенаправленно прививать навыки командной работы — распределять роли, договариваться и делить успех на всю команду.

Предприниматели часто размышляют, кому потом свое дело передать, и думают о детях. А дети не всегда хотят этим заниматься.

— Это как раз тот вопрос, который встал перед нами. Размышляя об этом, мы и придумали фонд. Наша задача — успеть потратить то, что мы заработали, на задуманное. Если мы найдем эффективные инструменты и нам хватит времени, думаю, мы здорово сумеем применить эти деньги. А дети еще заработают.

Когда в одной семье четыре ребенка, они все разные, вопрос в том, как справедливо и грамотно распорядиться этим наследством. Нам с Игорем очень нравится формулировка, что мы не наследство хотим им оставить, а наследие. В виде настроенных механизмов, которые могут работать как с участием преемников, так и без. Чтобы у них остался выбор.

И потом, очень важно то самое внутреннее ощущение, о котором я говорила — удовлетворенность от своих собственных достижений. Даже если мы предложим им что-то суперклассное, они могут воспринимать это как навязанное, и не оценят. Детям надо дать возможность себя проявить.

Очень хочется, чтобы на наши взаимоотношения — сначала как детей и родителей, а потом как двух поколений взрослых людей — не влияли денежные отношения. А также, чтобы и на их отношения между собой это негативно не повлияло.

В России традиция наследования прервана. Мы — первое поколение владельцев бизнеса и капитала, которое задумывается, что со всем этим делать и как выработать практику наследования. Хочется создать вариативность — чтобы не было такого, что все действуют по единому сценарию, шаблону. Сколотили состояние — и детям. А они на деле не всегда к этому готовы. Речь даже не о наших детях.

По мировой статистике, второе поколение основателей бизнеса редко берет на себя роль предпринимателей в родительском бизнесе и стремится его развивать. Это скорее охранники — получили наследство и должны его сохранить. Уже третье поколение в большом числе случаев теряет бизнес. А хочется, чтобы и дети были счастливы, и бизнес оставался устойчивым. Это задача повышенной сложности, но тем и интереснее.

Фото предоставлены «Рыбаков фондом»