«У каждого своя Москва», — глава совета директоров ИГ «Русские фонды» Сергей Васильев

Я расскажу про свою…

В студенчестве я её не знал, приезжему трудно прочувствовать огромный город. Я выныривал из метро, около какого-то театра, универмага, где-то еще и нырял обратно.

Островки домов, учреждений, что стояли вокруг станций метро еще не сливались в единое пространство, в общий мир. 

Я не чувствовал город.

Вживаться в Москву я начал вместе с бизнесом. 

Это было на Большой Тульской, там мы сняли наш первый офис для Банка. Напротив, прямо через мост уходили вдаль многокилометровые цеха ЗИЛа. По левую руку, мимо Даниловского рынка шла дорога в центр. Там, вдалеке, чувствовался городской престиж. 
Справа же от Тульской начинались спальные районы. Чем они отличаются от не спальных? Наверное, каким-то странным, необъясним ощущением, что… чего-то здесь нет, чего-то не хватает… и всё время тянет в центр.

Центром для меня было здание Центрального Банка на Житной, большое современное советское здание, рядом с памятником Ленину. Я воспринимал это здание как, какой-то райком или обком, где выдают путёвку в жизнь. Оно было таким же советским, как все мы и потому, не пугало и не подавляло вчерашнего провинциала. Наоборот, я чувствовал от него поддержку, мы все тут одинаковые.

Странно, но в то время я совсем не замечал красивых старинных зданий вокруг Житной, а они были совсем рядом. Это и старинные, ещё боярские палаты, где размещалось французское посольство и особняки, что, напротив. Советский взгляд на мир не замечал старины.

Время в 90-ых неслось стремительно, и вскоре мы переместили наш офис внутрь Садового, в район Патриарших прудов. Там, восстанавливая шехтелевский особняк на Трёхпрудном, я и стал постепенно всматриваться в старые московские особняки, только тогда я их и заметил. 

Они стояли как-то сами по себе, всегда чуть отдельно от остальных. Вообще, Москва внутри Садового кольца совсем другая, здесь нет уже прямых ровных советских проспектов и улиц, везде какие-то переулки, закоулки и малые тупики, в них и раскиданы старые московские особняки. Советская жизнь сюда хоть и забралась, но не смогла сломать всё и возрождение Москвы в 90-ых началось именно с них. 

Я обожал наш офис-дом на Трёхпрудном, он стал для меня центром мира. Там сплелись для меня воедино три времени. Старая дореволюционная ещё Россия, с её замысловатыми линиями узоров шехтелевского особняка. Высокие грубые советские здания, которые окружали наш терем были зримым напоминанием об уходящем советском времени. А наш новый молодой Банк, говорил о том, что тут начинается что-то совсем новое!

Потом в жизнь ворвались Кутузовский проспект и Рублевка, где были квартира и дом. Этот путь, с Рублёвки по Кутузовскому в центр, чётко делил жизнь на «до и после». В Москве много широких проспектов, лучами расходящихся из центра в окраины: Симферопольский, Ленинградский, Ленинский, Волгоградский… но их невозможно спутать с дорогой Рублёвка-Кутузовский-Центр.

Она отличается всем. 

Тут нет ни одного светофора, и ты въезжаешь из загорода хозяином жизни, прямо в центр, вливаясь в бесконечные потоки московских пробок.

Три основных банка середины 90-ых: Онэксим, Альфа и Менатеп, сидели рядом, на улице Маши Порываевой и академика Сахарова. Тут, в огромных советских полу-министерских зданиях они и разворачивали свой бизнес. Они не строили себе новых офисных билдингов, это придёт позже, пока ещё они только настраивали свои бизнес-империи.

Расцвет московского строительства начнётся сразу после дефолта.

Очухавшись от шока, весь московский бизнес возьмётся тогда за массовое жилое и офисное строительство. 

Мы начали с друзьями строить дом в районе Арбата. Это был девелоперский проект, мы решили перестроить старую, ещё дореволюционную типографию под бизнес-центр и элитный дом. Место было центровое и мы решили оставить по квартире и себе. Когда ты строишь не только на продажу, но и для себя, ты начинаешь больше спорить с архитектором, тебе уже не все равно, что он рисует. А архитектор, только вернувшийся из Европы хотел построить лофты в стиле хайтек. Он убедительно рисовал, доказывал, что это модно, но каким-то внутренним чутьем, рядом со старой церковью, хайтек строить не хотелось. Да к тому ж московские власти всё тянули с разрешением на стройку, а когда наконец-то разрешение было дано, архитектор уже сам разлюбил хайтек. И в самом центре Москвы, у древней церквушки, появился яркий дом в помпейском стиле с колоннадой у самой крыши. 

Эти годы пухлых нулевых я прожил между Трёхпрудным и Рублёвкой.

Но время не стоит на месте, периодически нужно что-то менять, и мы сменили место на Якиманку, перебравшись на другую сторону Большого Каменного моста. Там, из офиса, вдалеке, виднелись башни Кремля и купола Храма Христа Спасителя. Но любимые рестораны на Патриарших остались с другой стороны Москва-реки и каждый день, по несколько раз, я стал проезжать там по набережной.

На свете нет ничего более величественного, чем московский Кремль. Там воздух вокруг пропитан чем-то сверхестественным и, если каждый день ездить по набережной мимо куполов Кремля, ты по-другому начинаешь относиться к миру и себе.

В десятых мы переехали офисом уже ближе к Сити, где огромные небоскрёбы из синего стекла и бетона пробивают насквозь московское небо, и ты смотришь на город сверху вниз. Оттуда он видится бесконечным, переплетенный улицами и кольцами своих развязок.
Теперь, когда достроили третье транспортное, город стал другим. Сегодняшняя Москва, это – мир развязок и автомобильных эстакад. Огромные бетонные рукава рассекают пространство города и поднимают тебя над ним.

Проезжая мимо Большой Тульской, по огромной эстакаде, я уже еле замечаю тот домик, откуда я начал своё познание Москвы. Он, совсем маленький, теряется где-то там внизу, под свежими бетонными зарослями, но он ещё дышит, ещё жив.

И вот только сейчас, я наконец-то, почувствовал этот город. Он стал неотрывной частью меня. Я чувствую, как он спит, как просыпается по утрам. Как ждёт весну и радуется лету. Преображённый, постоянно меняющийся, большой и красивый город, в вечном движении своих машин…