«Продал ты банк, получил условный миллиард, и что с ним делать? Какой актив приобрести?»

Удивительно, но экономика восстанавливается от коронакризиса быстрее, чем ожидалось в апреле, однако среди малых компаний распространены панические настроения, говорят председатель правления Банка «Нейва» Константин Левушкин и его заместитель Павел Ефремов. 

В интервью DK.RU они рассказали, как переживает кризис региональный банк, почему клиенты соглашаются занимать дороже, чем в госбанках, какие плоды для размышления дала удаленная работа и готовы ли собственники «Нейвы» продать актив. 

Как «Нейва» приспособилась к новым реалиям? 

Константин Левушкин: Вплоть до конца марта мы работали обычно, все было хорошо в рамках глобальных экономических трендов, которые есть в России: курс доллара — один, евро — другой, ключевая ставка ЦБ постепенно снижается, уровень закредитованности физиков и малого бизнеса чуть подрастает. 

Но в апреле случился карантин, экономика встала на паузу. Относительно марта мы серьезно провалились практически по всем показателям: транзакционная активность и комиссионные доходы упали на 40%. В отличие от валютообменных операций: началась волатильность курсов из-за событий с ОПЕК, и у нас стояли очереди за покупкой валюты. 

В мае началось постепенное восстановление, примерно +20% к апрелю. В июне восстановились на 90-95% от уровня марта, а июль был лучше, чем март.

Август — вообще лучший месяц в этом году, как будто ничего и не было. По всем показателям мы вернулись в докарантинную реальность.

Что интересное мы наблюдали во втором квартале? Несмотря на то, что просрочка по ранее выданным кредитам скакнула, у нас увеличилось количество новых кредитных заявок и на удивление выросло их качество. К нам стали приходить заемщики, которые не получили кредиты в федеральных банках — мы кредитуем по чуть более высокой ставке, но с меньшей морокой и большей скоростью. Видимо, крупные банки, испугавшись пандемии, закрутили гайки и ограничили кредитование. А мы нормально выдавали кредиты, поэтому даже вырос процент одобрения.

Единственное, что сегодня вызывает опасения — это просрочка по кредитам, в первую очередь физлиц. Она прилично скакнула в апреле и мае, в июне стала падать, но оставалась на повышенном уровне. Люди, лишившись работы и доходов, перестали обслуживать кредиты. Плюс государство, приняв 106-ФЗ (О кредитных каникулах), дало им право на реструктуризацию — не платить тело долга в течение шести месяцев, а платить только проценты, и те по сниженной ставке. 

Павел Ефремов: Пропаганда кредитных каникул преследовала благие цели. Но, как обычно, в законе были прописаны конкретные условия, а народ воспринял это, будто всем разрешили не платить.

К. Л.: Мы видим, что, начиная с июля, наши заемщики постепенно возвращались в график. В августе это продолжилось, ситуация нормализуется. 

Но скоро каникулы закончатся, людям вновь придется платить тело кредита и все проценты. Поэтому не исключено, что может повториться рост просрочки.

П.Е.: У нас есть реструктуризированные кредиты как по собственной программе, так и по 106-ФЗ. И тот, и другой портфель — по сути, копейки в общем объеме. Для нас они не фатальны в случае новых просрочек. Основная масса наших клиентов исправно платила по кредитам. Мы осторожны в кредитовании. Но в целом в экономике ситуация с закредитованностью населения сложная.

Бизнесу тоже дали налоговые каникулы и отсрочки, а сейчас приближается «час расплаты». Ты должен будешь в октябре все это заплатить разом, заработал или нет. И, возможно, будут проблемы у малого и среднего бизнеса, косвенно это ударит по физикам, которые там работают — что отразится на качестве обслуживания кредитов. 

В конце прошлого года вы возобновили выдачу корпоративных кредитов, как обстоят дела с ними? 

К.Л: Там свежий портфель, первый кредит бизнесу мы выдали в только январе этого года. Портфель кредитов МСБ, который у нас сейчас сформирован, — порядка 300 млн, примерно 80 заемщиков, и просрочка по нему — ноль! (стучит по столу).

П.Е.: Опять-таки потому, что портфель свежий и основная масса кредитов выдана в условиях коронакризиса, с оглядкой на пострадавшие отрасли и с пониманием, что мир изменился.

Сейчас, когда оценивают бизнес, смотрят: а жизнеспособен ли он в новых условиях? Смотрят не по старым заслугам и оборотам, а проецируя на будущее. К примеру, мы понимаем: если общепит закрыт, то восстанавливаться он будет долго. 

К.Л.: Мы кредитуем малый бизнес на суммы до 10 млн руб. Практически всё это кредитные линии и кредиты на оборотку. Сейчас мало кто готов развивать новые проекты. Занимают для текущего бизнеса: и собственник понимает, из каких потоков он будет закрывать кредит, и мы.

Рассматривая заявки [от юрлиц] на кредит, мы видим много клиентов, у которых есть кредит в Сбербанке или ВТБ, но они идут к нам. И готовы брать деньги, чтобы перекредитоваться, даже по более высокой ставке — на 1-2 п.п. выше. Есть те, кто уходит к нам от федералов, заведомо понимая, что у нас будет чуть дороже. Потому что там долго, неудобно, забюрократизировано, непонятно. 

П.Е.: Говорят: «У меня была кредитная линия в Сбере. Ее срок заканчивается, я ничего не просрочил, подаю новую заявку, прошел месяц — и ничего не произошло». А без кредитного плеча предпринимателю работать некомфортно. 

К. Л.: Берут у нас кредит под 13-14%, переводят обороты. Потому что «надо нормальный банк, который рядом, с которым можно быстро решить любой вопрос». Местные клиенты хотят живого контакта с кем-то более близким им ментально, стоящим с ними на одной ступени. С теми, кто полномочен принимать решение здесь и сейчас.

П.Е.: В торговых точках Сбербанк за счет масштаба может ставить более низкие ставки по эквайрингу и выдавливает всех за счет демпинга: половина оборота терминала приходится на его же карты, по которым он ничего не платит. Де-факто здесь формируется такой же пузырь, как на рынке денежных переводов, который разрушила Система быстрых переводов. У нас есть много клиентов, у которых терминал и эквайринг от Сбербанка, но расчетный счет такие предприниматели заводят у нас, и выручку зачисляют к нам.

Что касается некредитных продуктов, то как изменились запросы малого бизнеса? 

П.Е.: Были точечные запросы, например, от турфирм: у меня не ведется деятельность, не берите с меня комиссии. Ладно, чего мы будем тебя давить — дадим поработать несколько месяцев бесплатно. Из экзотики: по требованиям финмониторинга ЦБ, если по счету предприятия несколько месяцев не проходят операции, ЦБ трактует это как признак сомнительности и требует приостановить удаленный доступ к счету, чтобы банк провел повторную идентификацию. Понятно, что в условиях пандемии и карантина такое грешно требовать: у людей деятельность не ведется, а мы еще счет им блокируем и заставляем идти в офис. Мы проявили определенную гибкость. 

И немного поприседали с отсрочкой срока действия документов. У людей заканчивается срок действия паспортов, и в куче мест в нашем ПО зашиты проверки действительности документов. Пришлось все это оперативно перенастраивать.

К.Л.: В целом мы не заметили, чтобы наша клиентская база по юрикам кричала «помогите!». В начале апреля мы решили отменить плату за расчетно-кассовые операции, дать клиентам бесплатные пакеты на апрель и май, а потом подумали: «Блин, вот мы щедрые, подарили клиентам несколько миллионов рублей. Хотя они и нам бы не помешали». Ну, сделали и сделали. Несколько человек не поленились и написали «спасибо».

П.Е.: Я в апреле был настроен скептически. Вообще, для меня большой сюрприз, что экономика восстанавливается так быстро.

Но опять же, кого-то поставили «на стоп», а очень многие компании и не встали. На больших заводах люди посидели неделю, а потом всех выгнали на работу: стране нужна руда.

С магазинами вообще было шапито: звонишь, как в советские времена, заходишь через заднюю дверь, выбираешь, покупаешь.

Какие-то выводы сделали из удаленной работы?

П.Е.: Удаленка тоже была пищей для размышлений. Польза человека для организации проявляется более ярко. В офисе он вроде ходит, мельтешит перед глазами, а на удаленке все четко: выполнены задачи или нет. 

К.Л.: Однозначных выводов про удаленку нет, и со временем они меняются. Еще в апреле-мае мне казалось, что это вполне жизнеспособно. В июне стало казаться, что пора всех возвращать в офис, потому что работа немного разъехалась: надо всех собрать, чтобы все были здесь, работали, видели друг друга.

Такая встряска была полезна, чтобы посмотреть у себя по отсекам: «А что лишнего? Какой балласт есть?». Задать себе еще раз вопросы, которые давно не задавали. Мы активно поработали над оптимизацией. 

П.Е.: Удаленка сильно зависит от двух факторов: во-первых, от самодисциплины и самоорганизации человека, во-вторых, от условий, которые у человека дома. Какой бы ты самоорганизованный ни был, если дома занимаются трое детей, жена тоже на удаленке, и у вас один компьютер на всю семью — работать тяжело. У нас это было видно: матерый одинокий айтишник заперся и фигачит с утра до ночи. А мать с малолетними детьми в течение дня подбегает и отвечает на письма. Ну и понятно, для многих людей необходимо живое общение — иначе у них что-то теряется.

К.Л.: Но за счет этого мы почерпнули много полезного, у нас стало гораздо больше встреч и совещаний онлайн — это проще и легче, чем собираться очно.

Планируете какие-либо перемены с офисами?

К.Л. В конце прошлого года мы закрыли офис в Магнитогорске и один из двух офисов в Челябинске (оставили тот, который в центре), но это никак не связано с пандемией. Переформатировали ряд региональных офисов, сузив их функционал: в Краснодаре, Самаре, Новосибирске и Казани. Сейчас там совершают валютообменные операции, переводы. Кредитование и вклады убрали: исходя из того, сколько в тех регионах было бизнеса, и нашего прогноза развития, сократили персонал. Через это у нас в регионах сильно выросла доля дистанционных каналов, когда новым клиентам не надо приходить в офис — к нему приезжает наш менеджер и открывает счет, выдает карту. А дальше клиент спокойно работает через мобильные сервисы.

П.Е.: Бизнесу, чтобы пользоваться РКО банка, офис не нужен. Физику, чтобы пользоваться картой и мобильным банком, офис тоже не нужен.

К.Л.: Нужна одна встреча, чтобы пройти первичную идентификацию и подписать договор. Но если наш менеджер к вам приехал, в офис ходить вообще не надо. Во втором квартале и сейчас доля счетов, открываемых без посещения офиса, сильно выросла. 

Здание головного офиса по-прежнему продается?

П.Е.: Продаем, но сейчас рынок коммерческой недвижимости вялый. На рынке жилья ажиотаж, потому что разогрели госсубсидиями на ипотеку. Кто-то за счет льготной ипотеки пытается улучшить свои жилищные условия, кто-то, понимая, что мы входим в полосу нестабильности, пытается уйти в недвижимость как в защитный актив. На рынке коммерческой недвижимости все спокойней. Кто-то ждет, что цены упадут еще и можно будет купить на дне за копейки. Кто-то размышляет, а будет ли оживление экономики, чтобы успеть купить до роста цен. 

К.Л.: Наше здание — крупный объект. Для нас оно избыточно. Нам достаточно половины, чтобы разместиться с комфортом. А когда мы видим, что все дистанционные каналы эффективны, наше желание продать его еще больше усиливается. Хотя учредители говорят: «Такое классное место, такое здание». Да не вопрос, но конкретно для бизнеса банка в нем нет необходимости. 

Как вы в целом видите банковский рынок, что вызывает беспокойство?

К.Л.: В банковском секторе страны сильные диспропорции. Более 80% рынка — это госбанки и квазигосбанки, которые находятся в собственности ЦБ либо аффилированы с государством. То же «Открытие», например. Остальные 20% — несколько сотен частных банков, которые конкурируют между собой в песочнице. Конечно, конкуренцией здесь не пахнет. 

У госбанков главное — осваивать бюджеты, не зарабатывать. Мы — коммерческая организация и работаем с целью получения прибыли. В условиях снижения процентных ставок на рынке мы удешевляем пассивы — исходя из необходимой маржи снижаем ставки по вкладам до 4,5%. И удивляемся, когда, например, Газпромбанк дает 5,2%, выше нас, а кредиты у него под 8,5%. Как так? Это фундаментальная проблема: монополизация государством банковского рынка приводит к неконкурентным правилам работы. 

Например, к 1 октября прошлого года все системообразующие банки обязали вступить в Систему быстрых платежей. А [президент Сбербанка Герман] Греф открыто послал регулятора: когда вступим, тогда вступим. У них свои законы. 

Рынок испорчен, неконкурентен, это мешает. Дополнительно клиентам будоражат голову, мол, обслуживаться надо в федеральных банках, потому что только они надежные. Надо повышать конкуренцию, снижать долю государства в секторе.

Мы уверены, основные проблемы происходят как раз с крупными банками, которые too big too fail («слишком большие, чтобы рухнуть»). По мировому опыту, самые большие риски и проблемы накапливаются у крупных неконкурентных игроков. Просто потом их решают за счет государства, т.е. за наш с вами счет.

Мы относим себя к банковским бизнесменам, а те игроки — чиновничьи банки. Они выполняют задачи государственной политики, распределяют бюджеты. Их цель захватить долю рынка, обозначить необходимость своего существования, а не повышать эффективность. Мы общаемся с коллегами из государственных банков, и ощущение, что говорим на разных языках. 

Проблема [нехватки] конкуренции — это не только проблема банковского сектора, но и фундаментальная проблема всей экономики России во всех секторах.

В последние годы появились «уставшие собственники»: банк прибыли не приносит, купить его желающих нет.

К.Л. Последние события усилили актуальность данной темы. Смысл продолжать тащить убытки сегодня тем, кто и раньше не мог зарабатывать? В последние месяцы количество банков, добровольно сдавших лицензию, выросло.

П.Е.: Сейчас надзор очень внимательно относится к бизнес-модели банка, к тому, на чем банк зарабатывает, и нервно реагирует, если у него нет понятной долгосрочной бизнес-стратегии. Ситуация «У меня есть банк, в ноль закрывается, но зачем он нужен, непонятно» ЦБ не устраивает, и он начинает оказывать давление на руководство банков и собственников: «Либо вы развиваете банк, чтобы у него были внятные источники заработка денег, либо закрывайтесь». Чтобы банк был «про запас», сейчас ЦБ не допускает.

К.Л.: Сейчас ЦБ внимательно изучает бизнес-план банка и его стратегию. Два-три года назад такого не было. Нормативы выполняете, по финмониторингу не косячите — и ладно. А сейчас стратегический план пришлите, потом по нему вопросы, почему такие планы установили, за счет чего будете их достигать. 

Фокус — на жизнеспособность бизнес-модели банков, и если ЦБ не видит, что эта модель может работать, начинает гораздо жестче за банком надзирать. И, соответственно, стимулировать собственников: либо вы работаете, зарабатываете и удовлетворяете ЦБ, либо заканчивайте.

Есть ли у вас какой-то порог, при котором вы поймете, что работать становится неинтересно?

К.Л.: Если пойдет отток клиентов, снижение доходов, и это не локальное снижение, а глобальный тренд, который мы не будем понимать, как исправить. Но сейчас такого нет, тренд положительный, и это нас радует.

П.Е.: Мы коммерческая организация и работаем за деньги. Если денег не будет, это неинтересно ни нам, ни собственникам.

Предложения о продаже банка поступают?

К.Л.: Это вопрос не к нам, а к собственникам. Насколько мы знаем, с такими предложениями к ним регулярно выходят.

Но у них как учредителей нет интереса продавать актив. Всегда возникает вопрос: продал ты банк, получил условный миллиард, и что с ним делать? Положить на вклад? Сложить в тумбочку? Какой актив приобрести? У учредителей нет дефицита расходов на текущую жизнь.

Сейчас они имеют понятный актив, он работает, развивается, приносит прибыль, сформирована управленческая команда, с которой они работают много лет и прекрасно ее знают. Да и просто им это интересно. Зачем продавать?

П.Е.: С точки зрения баланса «Нейва», конечно, выгодное приобретение: у нас нет зарытых скелетов и дыр. Отлично развитые технологии. И желающие купить есть. Вопрос, за какую цену. Сейчас все привыкли покупать банки с дисконтом: 0,7-0,8 от капитала. Понятно, наши собственники за такую цену продавать не готовы. А заплатить премию к капиталу — сейчас такого на рынке нет. Конечно, предложи им 10 капиталов, они, наверное, всплакнут, придут к нам и скажут: «Парни, мы с вами классно поработали, но такое предложение!».