«ИИ пожирает профессии, основанные на алгоритмах. Учить надо и математике, и искусству»

Александр Аузан, декан экономического факультета МГУ, рассуждает про образование, пределы цифровизации и о том, почему апокалиптические прогнозы обычно не сбываются.

— Мне нравится фраза Уоррена Баффета «Кризис как отлив: сразу видно, кто купался голый». Мы говорили, что в сфере образования стремительно развиваются новые технологии. На самом деле, между нами говоря, во всем мире онлайн-технологии имели маргинальное значение. Можно сколько угодно говорить, что были созданы базы, Coursera — вы мне покажите людей, которые получили диплом и сделали карьеры, слушая только лекции Coursera. Это был скорее факультатив, глупый интерес. И тут бабах, вся эта ситуация, и тут выясняется, что нет никакой мощной инфраструктуры, которая может это (онлайн-образование) обеспечить. Нет соответствующих методик. В докладе МВФ говорилось, что в первые две недели до 15% обучающихся просто выпали из процесса.

Не буду уже говорить о том, какое количество школ и университетов не смогли выйти за пределы электронной почты — и не только в нашей стране. 

Поэтому здесь, конечно, шок. Интересно понять, что будет дальше. Можно ли из этого удара сделать что-то такое, что повернуло бы развитие? Я помню, что Сергей Гуриев* говорил о перспективах высшего образования в этих условиях, и я, как действующий декан экономического факультета, понимаю бывшего ректора Российской экономической школы: очень хочется, чтобы на нас возник серьезный спрос. К этому есть основания. Дело не только в том, что мир изменился. Вообще-то университеты, кроме исследований и образования, производят еще один удивительный продукт. Замечательный испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в своей мадридской лекции «Мысль об университетах» 90 лет назад сказал, что образование существует для того, чтобы поднять человека, для того чтобы у него возникла картина мира.

Картина мира, которая сначала строилась из античной мифологии, потом из католицизма, теперь из науки. Университеты должны ее производить. Если мир поменялся, люди нуждаются в том, чтобы им рассказали, как он устроен. Но у них есть и гораздо более серьезные основания предъявлять спрос на высшее образование.

>>> Читайте также на DK.RU: Александр Аузан: «Сейчас главное слагаемое — персональные данные. Как земля в 14-м веке»

Цифровая революция, как и все промышленные революции, имеет очень тяжелые социальные последствия. Все промышленные революции уничтожают середину: они оставляют низкоквалифицированных и высококвалифицированных. И у человека дальше два вопроса. К своему правительству: «Как вы это допускаете и как мне жить?», а к университетам: «Как бы мне попасть в высококвалифицированные?» Потому что цифровая революция ему места не оставила, а хочется жить хорошо и даже лучше, чем раньше. 

Как человеку быть способным конкурировать с машиной?

Но почему прогноз может осуществиться, а может и нет? Мы говорим про спрос, что хотят получить люди: картину нового мира и навыки. Но вопрос в предложении. Его проблема в том, что цифровая революция меняет не только формат, с офлайна на онлайн, комбинированный и прочее. Давайте подумаем вот о чем: мы начинаем готовить людей, которые будут работать рядом с искусственным интеллектом. Потому что цифровая революция — это на самом деле доминирование технологий с искусством. ИИ пожирает профессии, основанные на алгоритмах. Он сам не алгоритмическое явление, но питается ровно этими профессиями: юристы-аналитики, финансовые аналитики, психоаналитики — все это пожирается искусственным интеллектом. Все, где есть методика, ИИ сделает чище, быстрее и с миллионом других обобщений. 

Но что мы будем делать с естественным интеллектом? Он же должен быть конкурентопособным. А как, если ИИ будет считать лучше и в миллионы раз быстрее, объединяя базы из разных областей науки?

Для меня ответ состоит в том, что у естественного интеллекта остается точка конкурентоспособности, связанная с эмоциональным интеллектом.

В этом случае я привожу пример. Чем МГУ прекрасен? Тем, что рядом всегда находятся видные представители других наук, каких угодно. Один из них, профессор Дубынин, эволюционный биолог, присутствовал при нашем споре про искусственный интеллект. И он сказал гениальную вещь: «Знаете, лисы намного умнее зайцев. Но за миллионы лет лисы не смогли съесть всех зайцев. Знаете, почему? Потому что лиса не может рассчитать траекторию, по которой побежит заяц. А все зависит от зайца, потому что он сам не знает, по какой траектории побежит». 

У нас с вами на самом деле есть скрытые интуитивные способности, которые связаны не с расчетом, а с другим способом постижения. Причем они тоже развиваются. Давайте о китайцах: в 2017 г., как раз на столетие русских революций, в Петербурге был второй всемирный конгресс по сравнительной экономике, и там был доклад профессора из Гонконга. Он с очень хорошей эконометрикой — все архивы оцифрованы — показывал, почему одни регионы Китая в 21-м веке развиваются гораздо лучше, чем другие. Знаете, где он нашел ответ? В очень далеких веках. Лучше всего развивались те регионы, где гораздо раньше, в 6-7 веках нашей эры, был введен гражданский экзамен для чиновников: обязательные знания стихосложения и каллиграфии. Он существовал как обязательный экзамен с 605 по 1905 год, а придумал его великий Конфуций. 

Я начинаю думать, что, чтобы обеспечить это предложение, во-первых, мы должны решить проблему конкурентоспособного естественного интеллекта.

Это означает, что учить надо в спектре от математики, потому что она производит алгоритмы, до искусств. Причем не того человека, который будет заниматься искусствами, а того, который будет в этом мире жить и намерен активно действовать. Очень широкая цепочка. Liberal Arts становится не маргинальным направлением, а центровым. 

Как решить проблему памяти поколения Z

Вторая проблема, которую должно решить предложение, называется поколение Z. Скажу, что мы еще увидим поколение C, которое сформировалось в условиях Covid. Поколение, которое, попав под этот удар в возрасте ранней взрослости, 18-25 лет, когда формируются ценности, будет другим. 

Но поколение Z — они другие. Они параллельно мыслят. Я говорю нашим студентам: «Знаете, Юлия Цезаря считали великим человеком не потому, что он великий полководец — великих полководцев в истории как грязи. А потому что он умел делать три дела одновременно. В наших поколениях Дмитрий Быков* умеет делать несколько дел одновременно, и все им восхищаются. У вас каждый второй делает несколько дел одновременно. Вы якобы слушаете мою лекцию, общаетесь в сетях и что-то гуглите».

Но один из студентов мне прекрасно ответил: «Да, мы все это делаем, но мы как утка: ходит, летает и плавает, и все три дела делает плохо». 

Я бы сказал, что мы знаем, в чем слабость поколения Z. Это поколение, рожденное цифровой революцией. Мы знаем, что у них почти не работает память, потому что память у них находится в дополнительных устройствах. Они не могут оперировать большими системами. Но они могут работать параллельно. Мы должны одновременно придумать, как поднять то, что упало у них в условиях удара цифровизации. Но почему надо поднимать, это же четвертая промышленная революция, а не первая? При первой, английской революции, люди начали хиреть, потому что за них работали машины. Англия придумала две вещи: бокс и футбол, чтобы человек поднялся. Нам нужен наш интеллектуальный бокс и футбол, чтобы у человека развивалась память. 

С другой стороны, нам нужно делать ставку на то, что они умеют делать, и что мы умеем гораздо хуже. Выйдя в онлайн, я все лучше понимаю поколение Z, потому что нахожусь сразу в нескольких режимах. Надо придумать, где эта штука сработает наилучшим образом и даст какие-то очень хорошие результаты для внешнего мира. Поэтому я бы сказал, что будет несомненный рост спроса на высшее образование, но нам нужно решить очень небанальные проблемы для того, чтобы перестроить предложение. 

Есть ли предел у цифровизации?

Предел у цифровизации, конечно же, есть. Переживая четвертую промышленную революцию, не худо бы полистать книжки и погуглить, что там было с первыми тремя. Я иногда поражаюсь, насколько история повторяется. Прогноз о том, что человека вытеснят и все за него будут делать автоматы, был сделан еще Чарльзом Бэббиджем в 20-е годы 19-го века. Но потом оказалось, что этого не происходит. Возникло то, что Карл Маркс назвал «экономические границы капиталистического применения машины» — экономика остановила эти вещи. Каждый раз, когда нам кажется, что технология беспредельна, значит, она скоро на что-то наткнется. Может быть, на этические ограничения, экономические, социальные, политические… Что будет? Как обычно, мы представим себе, что мир будет абсолютно новый и в нем не будет ничего похожего, но некоторые процессы волнообразны и кое-что даже вернется на круги своя после взлета цифровой революции.

Если говорить про нашу жизнь, я даже думаю, когда снимут с карантина, мы взахлеб начнем общаться и обниматься, ходить в театры, рестораны, на концерты и прочее, потому что это невосполнимая утрата полноценного человеческого общения. 

Образовался офлайн и онлайн. Конечно, онлайн — прекрасное средство демократизации образования, когда можно послушать лекции и стэнфордского профессора, и оксфордского, и из Сорбонны. Очень здорово! Но офлайн несет другую силу — это театр, где есть энергетика, разговоры в коридоре. В Coursera вы этого не найдете. Кинематограф не убил театр, а превратил его в элитное, довольно дорогостоящее и размножающееся развлечение, даже занятие, очень важное. Две руки: онлайн заведует демократизацией, а офлайн — углублением и комплексностью понимания. Они будут приходить в равновесие, конкурируя и сменяя друг друга. Цифровизация приведет к тому, что мы сначала зайдем далеко в одну сторону, потом начнем возвращаться, понимая, что теряем что-то очень важное, и что, оказывается, для того чтобы хорошо воспринять лекцию, нужно встать, почистить зубы, одеться, прийти в некий социум, с кем-то поговорить, и тогда ты собрал сам себя, сосредоточился и готов учиться. Хотя это возможно и в онлайне — он создал новый способ восприятия. Невозможно же 8 часов сидеть и слушать перед экраном, поэтому студенты смотрят запись в удвоенной скорости. 

Я имел честь дружить с Людмилой Алексеевой, она не только правозащитник, но и замечательный мыслитель, с великолепным юмором, выпускница истфака МГУ, археолог. Людмила Михайловна любила повторять: «Все рано или поздно устроится более или менее плохо».

Уверяю, что ровно так произойдет с цифровизацией. Говорил: «Люда, вы же придумали человеческое иносказание величайшей теоремы институциональной теории 20-го века — теоремы Коулза». Положительные трансакционные издержки создают недостижимость оптимума и неизбежность выбора субоптимальных решений.

По-человечески это значит: «Все рано или поздно устроится более или менее плохо» — возникнут другие равновесия, не очень хорошие. Но это не будет предельная цифровизированность.

Вторая часть текста на основе онлайн-встречи в рамках проекта «Приближая будущее», которую провели Благотворительный фонд Владимира Потанина и The Bell. Модератор — Елизавета Осетинская*.

* - выполняет функции иностранного агента