Дмитрий Кнутарев: Больше не прибедняюсь – дал зарок | Деловой квартал DK.RU

#НОВОСТИ

Социальная позиция Дмитрия на первый взгляд проста: «Можешь помочь спуститься с лестницы инвалиду – помоги, можешь поделиться кровью – поделись, можешь дать денег – дай». Но как помогли деньги конкретному человеку – вопрос второй. Главное – чужие беды возвращают на землю дающего и помогают ему вовремя осознать, кто здесь реальный счастливчик.

Я, когда после нападения на Южную Осетию выступил с инициативой сбора средств, то получил ответ: «Тебе больше всех надо?» Мне – надо. Мы пришли в этот мир не просто заработать побольше денег, у человека есть и другие задачи, и одна из них – помогать. Я уверен, что в каждом из нас заложена эта потребность, просто к ней прийти надо.

Неизвестно еще, кто больше получает – те, кому помогают, или те, кто помогает. Люди с жизненными проблемами возвращают быстро на землю: пообщавшись с ними, ты понимаешь – я счастливчик. У меня две ноги, две руки, я легко ориентируюсь в пространстве, у меня есть крыша над головой. То, что мы делаем неосознанно – берем яблоко со стола, поднимаемся по лестнице, ездим на дорогом авто, – кому-то дается с трудом или не дается вообще. Я много общаюсь с ребятами, которые участвуют в Специальной Олимпиаде*, и вижу, чего им стоит не только выиграть, но даже просто выйти на старт. Когда смотришь, что у этих мальчиков и девочек есть цель, они идут к ней, а не льют слезы, переоцениваешь собственные трудности. Мы живем полноценной, сытной жизнью – разве этого недостаточно?

Многие из нас любят пожалеть себя – меня обидели, обделили, ущемили, почему я должен кому-то помогать. Мы часто раздуваем свои проблемки до вселенских масштабов, хотя большая часть из них ни в какое сравнение не идет с тем, что в мире творится, мы даже порой и не догадываемся, скольким людям нужна помощь. После Южной Осетии я понял – нет ничего страшнее в жизни, чем неожиданно потерять близких, когда внутри раздирает, а сбросить боль некуда, потому что у всех вокруг то же самое горе. Уверен, все, кто столкнулся с подобным, дали себе зарок – никогда больше не прибедняться.

Тогда для осетинцев мы собрали более одного миллиона рублей, а кому направить помощь, не могли определиться – пострадавших было слишком много. Тонким слоем размазывать деньги не хотелось, поэтому через местный комитет пострадавших выбрали чуть более 100 семей. Моим единственным условием было – деньги передаем из рук в руки. Плюсом мы напечатали открытки со словами поддержки, и могу сказать, что для многих они оказались ценнее приложенных купюр. Странно и, наверное, ужасно осознавать, что кто-то незнакомый из далекого Урала помог, а твой бывший сосед-грузин под предлогом болезни родственников уехал в ту самую ночь. Вы прожили с ними рядом всю жизнь, а он вот так… Атмосфера в Южной Осетии была накалена последние несколько месяцев, а как раз в ту ночь люди впервые уснули спокойно, потому что накануне Саакашвили по телевизору пообещал – войны не будет. Мы встретились с одной женщиной, у которой мать была осетинкой, а отец – грузином. Она после этой бомбежки больше всего сожалеет о том, что в ней течет грузинская кровь.

С таким количеством боли в отдельно взятом городе я никогда в жизни не сталкивался. У нас было всего трое суток на общение со 127 семьями. В некоторых из них были погибшие. Одни похороны – уже сложно, а когда в день ты соприкасаешься с 10‑20 историями о потерях – сносит. Но больше всего удивило, что люди после всего случившегося не закрылись. Мы повстречались с одной старушкой лет 70‑ти. У нее почти полностью разрушили дом, осталась только кухонька, в которой ей и приходится жить, потому что идти некуда. На дворе март, в горах еще снег лежит, а она в этой кухоньке. Когда мы пришли с помощью, бабушка вынесла пакет с яблоками и грецкими орехами. Это не те яблоки и орехи, которые продаются в магазине, – у нее нет возможности купить. Это была падалица. Бабушка делилась последним.

Когда общаешься с ребятами с ограничениями, меняешь ценностную матрицу. У многих из нас приоритет в жизни – удовлетворение материальных нужд, а у них – душевных. Да, им нужна материальная поддержка и финансы важны, но первостепеннее – соучастие. Они очень открыты, а когда радуются – с удовольствием обнимаются. Как ни странно, для большинства ребят самое сложное – улыбаться. Только общаясь с такими людьми постоянно, начинаешь понимать, когда их душа смеется. Кстати, многие из тех, кто активно занимается спортом, через несколько месяцев начинают улыбаться – кто-то скромно, а кто-то – в полный рот. Эти дети открытые, им трудно контролировать свои переживания, а горе это или радость – не важно, все на поверхности. В финале летней Специальной Олимпиады в Шанхае наши баскетболистки бились с девчонками на два года старше их. Это серьезный разрыв и для здоровых детей, а в этом случае – и подавно, поэтому наши девочки проиграли. Дети с умственными отклонениями гиперэмоциональны, они не могут взвешенно подходить к поражениям, поэтому сложно было объяснить – серебро тоже почетно.

Некоторые люди думают: зачем помогать инвалидам, когда есть масса здоровых неухоженных, необласканных детей? Зачем тратить деньги и силы на тех, кто, скорей всего, никогда не станет «полноценной ячейкой общества»? Но кто сказал, что человек, который не может работать, зарабатывать, платить налоги, – неполноценный? Например, в Европе люди с нарушениями умственного развития работают кондукторами в автобусах. Они наивны, их обмануть ничего не стоит, но там никому в голову не придет смеяться или обманывать. Там они не за гранью нормальной жизни, они вписаны в социум, где их воспринимают на равных. У нас же только несколько лет назад начали требовать от застройщиков закладывать в проект спуски для колясочников, а ведь это самое элементарное. У инвалидов есть такая же потребность пойти в кино, кафе, купить продукты, как и у всех людей.

Обмануть у нас – нормально, а помочь перейти бабушке через дорогу – неловко. Неловкость – это внутренний сдерживающий фактор страха. Почему нам неловко за то, что делаем хорошее дело? Если по всем законам морали есть уверенность, что наше действие благо, – мы должны, обязаны делать. Можешь помочь спуститься с лестницы инвалиду – помоги, можешь поделиться кровью – поделись, можешь дать денег – дай. Не важно, как и чем ты помог, важен сам факт. В нашей стране пожилые люди, выходя на пенсию, считают себя потерянными для общества, а в Европе – вступают в ряды волонтеров. Такая ситуация отчасти спровоцирована благотворительными ассоциациями и чиновниками, которые любят выделять «спонсора года» и чествовать тех, кто выложил больше всех денег на благотворительность. Как должен ощущать себя пенсионер, который из своих восьми тысяч смог выделить десятую часть? Да, это небольшие деньги, но эти 800 рублей обошлись для конкретно взятого дедушки большей кровью, чем несколько миллионов для «Газпрома». Нельзя измерять помощь в абсолютных цифрах, более того, мерить ее в цифрах – большая ошибка.

Помогать лишь финансами – самое простое: я дал достаточно, а в мой внутренний мир вход закрыт. Пропускать через себя чужие проблемы, включаться в непростую жизнь таких людей – намного затратнее, но только это может называться настоящим милосердием. Понятно, что кто-то готов, кто-то нет – мы разные, но надо пытаться. Когда я впервые столкнулся с ребятами из Специальной Олимпиады, не знал, как себя вести, ведь они немного другие. Пообщавшись, понял – они такие же. В этой жизни просто так ничего не бывает, и закон равновесия сбоя не дает. Природа в чем-то ограничила этих людей, зато в другом – наградила. Мы не умеем так радоваться, как они, тому, что с тобой просто общаются, что ты нужен. Болея за наших на Олимпийских играх, мы всегда разрываемся между ними. Русских приезжает обычно немного, а каждому из них важно, чтобы на старте за него болели, вот мы и бегаем от одной площадки к другой.

Бюджеты не всесильны, всем не поможешь, поэтому-то многие и не афишируют свои благотворительные проекты. Как только проходит информация, что ты кому-то помог, – шквал обращений гарантирован. Отказывать – очень сложно, люди ведь ждут и надеются. Делая кого-то немного счастливее, мы, к сожалению, не можем помочь всем. Но, несмотря на эту сторону медали, говорить о благотворительности нужно, иначе в нашей стране никогда не сформируется культура помогать.

Раньше существовали льготы для благотворителей, теперь они сведены на ноль. Любая компания, оказывающая помощь, делает это с чистой прибыли, после уплаты всех налогов, включая и налог на прибыль. Когда мы решили собирать деньги для осетинцев, пришлось искать общественную организацию, чтобы через нее пропустить денежные потоки. Если бы я это делал в рамках компании, то все благотворительные деньги обложились бы налогом, как прибыль. В России не создано условий и мотиваций для того, чтобы бизнесмены стремились к пожертвованиям.

В нашей стране отследить, куда ушли пожертвованные деньги, – почти нереально, потому что работа большинства благотворительных фондов непрозрачна. Люди не верят, что их средства уйдут прямому адресату, из-за чего и происходит внутренняя ломка – желания перечислять деньги у народа нет. В Европе все денежные потоки благотворительных фондов абсолютно прозрачны, механизмы контроля за расходованием средств четко выстроены. Там во главе общественных движений в большей части стоят обеспеченные люди, для которых благотворительность – не работа, а внутреннее желание. Если человек позволил себе воспользоваться чужими деньгами, он автоматически – персона нон-грата. У нас же фонды не считают нужным отчитываться, хотя обратная связь должна идти по каждому потраченному рублю. Только в этом случае люди будут уверены, что на их с трудом выделенную из семейного бюджета тысячу оказали реальную помощь.

Самое читаемое

Путин об экономике РФ, конфликте с Украиной и борьбе «с тенью» — главные заявления
День рождения «Делового квартала»: 31 год мы объединяем бизнес
2026 год Огненной Лошади: что ждет знаки зодиака, традиции, приметы и советы
Какие меры правительство РФ предпримет для обеления экономики в 2026 г.